Приходько ушел. И казалось, что остановилась жизнь. Остановилась до того момента, когда Приходько подаст знак… Подаст ли? Дойдет ли?
Несколько раз Наталья Даниловна заходила в домик на глухой окраине. Здесь жила молодая женщина Даша, вдова железнодорожника, погибшего во время крушения поезда за несколько лет до войны.
Две недели назад Даша сходила к коменданту лагеря и заявила, что Приходько был ее вторым мужем.
В эту страшную пору многие русские женщины воскрешали традиции революционных «невест» — тех девушек, которые приходили в царские тюрьмы повидаться с незнакомыми, но близкими им по стремлениям людьми, передать им весть от товарищей.
Даша Хохлова ходила к ограде лагеря военнопленных, незаметно передавала лепешки и вареные картофелины. Она охотно взяла к себе в дом нежданного «мужа». Даша ни о чем не спросила его и молча проводила до ворот, когда он отправился в опасный путь.
Вскоре Наталье Даниловне пришлось отказаться от посещений Даши. Начались облавы и аресты. Это случилось после того, как был убит комендант лагеря Карл Шванке. Его нашли недалеко от ворот лагеря с кинжалом в груди.
Группа «97-ф» со всеми людьми и имуществом отправилась за фронтом, который передвигался на восток. Потом движение остановилось. Пришел приказ о передислокации, и группа Плечке оказалась на старом месте.
В последнее время хауптманн заметно нервничал. О его неудачах, о громоздком аппарате все чаще неодобрительно отзывалось начальство. Плечке часто пил в обществе Острикова. Майор все еще ничего не делал, писал планы каких-то операций и охотно слушал поучения и остроты доктора, переводимые Натальей Даниловной.
Однажды по дороге в город Наталья Даниловна встретила Острикова. Он выпрыгнул из кабины полуторки, крикнув:
— Петр Иванович, приезжай за мной через час! — и пешком отправился дальше, не заметив Наталью Даниловну, идущую по обочине.
Она торопливо подошла ближе, и давно знакомое ощущение охватило ее. Ей показалось, что она в далеком «Таежном» и собирается в путь на стареньком газогенераторном грузовике…
— «Трансваль, Трансваль страна моя…» — неслось из кабины.
За рулем полуторки сидел, позевывая и закрывая рот меховой рукавицей, он, Пищик! Машина тронулась…
Наталья Даниловна вскочила на подножку и на ходу влезла в кабину. Пищик, не бросая баранки, покосился на нее.
Лицо его расплылось прежней, широкой улыбкой.
— Непроходящие тени минувшего!.. Не располагали, Наталья Даниловна, со мной встретиться? А я как раз собирался вас проведать…
Она молчала, потрясенная, ничего не понимающая.
— Ближе к делу. Мне велено вам передать: то, что вам требуется, уже здесь. А подробности — завтра. Слезайте с машины — вам со мной нельзя!
— Кто же послал вас?
— К вам послал старый хозяин — Анатолий Николаевич.
— Он… здоров?
— Был ранен два раза. Велел кланяться.
— Расскажите…
— Не могу, не могу! Завтра. Кюсс ханд.[15]
Он помахал рукой в рукавице и уехал.
ЛЮБА
Но прошло несколько дней, прежде чем им удалось встретиться. Они ехали вдвоем снежной дорогой, и казалось, что вот-вот знакомые строения «Таежного» возникнут впереди.
— Был Генка Пищик, а стал Петр Иванович, шофер немецкого штаба. И как в романсе поется: «К прошлому возврата больше нет»… Впрочем, есть возврат. Будет!
Наталья Даниловна уже знала, что с начала войны Пищик был на фронте, получил звание сержанта, служил в разведке у Платонова и был послан им в немецкий тыл для выполнения особых заданий.
Он устроился шофером. Много раз ходил к партизанам, через которых держит связь с Платоновым.
— В последнюю ходку мою, — рассказывал Пищик, — прилетал в леса на «уточке» сам Анатолий Николаевич… Худой стал с лица.
— Про меня не говорил?
— Ну конечно! Посидели в землянке, поговорили…
— А про меня-то что говорил?
— Об вас разговор был короткий. «Ты, говорит, ее личность хорошо знаешь, потому тебе и поручаю. Имею, говорит, от нее интересную весточку. Разыщи, говорит, и кланяйся. Молодец, скажи!»
— Так и сказал?
— Век счастья не видать, если вру! «Скажи ей: то, что вам нужно, то, о чем просили, уже здесь. А еще, говорит, познакомь Наталью Даниловну с молодой барышней, которую ты знаешь».
— Кто же эта барышня?
— Здешняя. Приходила отсюда к партизанам в лес. Неделю там жила. Я ее обратно сюда проводил. По-немецки здорово говорит, не хуже меня…
Наталья Даниловна заметила, что они едут к той самой деревне, где она была однажды. Вот и опушка, на которой она нашла убитого Лимкемпера. Пищик остановил машину.
— Мне в деревне появляться нельзя, я покажу вам отсюда. — И он указал ей тот самый уцелевший дом, где она отбирала бланки. — Там вас ждет эта особочка.
Он сообщил ей пароль для встречи с «барышней».
— Прощайте, Наталья Даниловна!
— Прощайте, Петр Иванович!
«А как же Остриков! — вспомнила она вдруг. — Кто он?»
Но Пищик уже сделал лихой разворот. И она издали услышала его тенорок:
— «Трансваль, Трансваль…»
Наталья Даниловна заглянула в окно избы. В ней было прибрано и даже бумажный абажур надет на стержень керосиновой лампочки. Четыре солдата играли в карты за столом. Им прислуживала уже знакомая Наталье Даниловне учительница, подавая что-то в кружках, сделанных из консервных банок.
Наталья Даниловна легонько стукнула в окно. Солдаты не обратили на стук ни малейшего внимания, но девушка, накинув платок, быстро спустилась с крыльца. Они пошли через пустой задний двор.
— Я так обрадовалась, когда узнала из радиограммы, что вы со мной свяжетесь. Вы мне почему-то понравились тогда… в первый раз. Я почувствовала в вас что-то свое, хотя ничего не могла знать… — простодушно сказала Люба.
Они перелезли через плетень, потом, долго прыгая по замерзшим кочкам, пробирались огородами. Заброшенная, полуразвалившаяся баня стояла над речкой. Внутри было тепло и пахло жильем…
— Как вы пронесли сюда рацию?
— Мы с Петром Ивановичем на санях под дровами привезли. Он в немецкой шинели был.
Люба по записке с каракулями, понятными ей одной, прочла радиограмму, адресованную Наталье Даниловне. Ей предлагалось вступить в контакт с Остриковым… Наталья Даниловна не верила своим ушам, В радиограмме сообщалось, что, по данным партизан, Остриков — верный человек, на свой страх и риск
