образом подслушал мои непочтительные мысли и дал знак, чтобы я — даже про себя — не трепал сухаревское имя всуе. «Так точно-с, Ваше Превосходительство, — мысленно проговорил я, сразу представив себе суровую фигуру генерал-полковника. — Не извольте-с беспокоиться…» Вагон больше не трясло, а я постарался сообразить, что же мне известно о человеке «Ис» — Искандерове, оставленном двумя партнерами здесь, на хозяйстве. увы, о личности Игоря Алекперовича Искандерова я знал еще меньше, чем о первых двух; недаром вчера даже фамилию его вспомнил я не сразу. Собственно все мои сведения о нем до вчерашнего дня годились всего к двум фактам, факт первый — теперешний совладелец «Тетриса» раньше книжным бизнесом не занимался. Факт второй — господин Искандеров еще совсем недавно был одним из хозяев пресловутой «Вишенки», роскошного казино на Арбате. То ли Игоря Алекперовича выжили с доходного места, то ли он сам ушел от одного пирога к другому, а может быть, он и не ушел окончательно из «Вишенки» и тихонько перекачивает теперь игорные деньги в отрасль попрестижнее. И на те средства, которые оставляют в казино рэкетиры, киллеры, богатые коммерсанты и золотая молодежь, может быть, выпускаются в свет книжечки с умилительно мирными названиями — «Азбука», «Маша и медведь», «Генерал Топтыгин». Так сказать, конверсия на марше, мечи — на орала и все такое. Капитализм в действии. Пока Терехов и Трифонов принимают солнечные ванны под небом Южной Америки, третий компаньон трудолюбиво сеет разумное, доброе и вечное. И настолько, бедняга, занят, что даже не имеет времени на ремонт собственного «Мерседеса»: так рвется поскорее запустить в производство какого- нибудь «Доктора Айболита» с рисунками Москвичева, что бросает на полдороге чуть побитое авто. Версия о детолюбивом Игоре Алекперовиче была дивно как хороша, однако разбивалась об одно скучное обстоятельство.
«Тетрис», обещая в момент своего создания немедленно облагодетельствовать всех читателей, в том числе и юных, последнего своего обещания не сдержал. Правда, не так давно на прилавках возник толстый глянцевый том каких-то американских ужастиков, однако эту продукцию «Тетриса» я бы при всем желании не рискнул отнести к детской литературе. Если, конечно, не предполагать необходимости появления спецлитературы для отпрысков ведьм, змеев-горынычей и космических пришельцев с дурными наклонностями. Я попытался представить себе деток пришельцев — и едва не проехал свою остановку. Хорошо еще, что в последний момент чувство долга взяло верх над мрачными фантазиями: я вылетел из вагона на словах «Двери закрываются», двери жадно схлопнулись, чудом не прихватив угол моего «дипломата». «Сонная тетеря!» — обругал я самого себя, опасаясь еще и бултыхнуться со ступенек эскалатора или перепутать выходы на поверхность. Когда я о чем-нибудь думаю, меня ведет автопилот, хотя на все сто я не уверен, что он поведет меня в нужном направлении. Слишком много у автопилота соблазнов — книжные лотки, памятник Пушкину, кинотеатр «Россия». Я поднялся наверх и действительно оказался у самых стен «России».
Однако интересовало меня сегодня вовсе не кино.. Отнюдь!
Государственный комитет по печати — вот что мне было нужно.
Именно в это правительственное учреждение я и намылился попасть, да еще в то райское утреннее времечко, когда кабинеты пусты, коридоры почти безлюдны, а мент на вахте сладко зевает, дожидаясь смены. С половины девятого до десяти утра ты в этом здании — как, Робинзон после удачного кораблекрушения. В пределах прямой видимости полным-полно ничейного имущества, которым при должной сноровке можно успеть попользоваться. Сноровки у меня хоть отбавляй, горделиво похвалил я себя, переступая порог бюро пропусков. Теперь важно, чтобы моя добрая фея не застряла в утренней пробке или, упаси боже, не приболела. Иначе придется тратить время на обходные маневры, чего не хотелось бы.
Я накрутил телефонный диск, уже немного опасаясь услышать в ответ унылые тягучие гудки. Но кажется игра была в мою пользу: трубку взяли сразу.
— Да-да! — сказал знакомый женский голос. Та-ак, порядочек.
— Доброе утро, — мягко проговорил я. — Ольга Афанасьевна, это Штерн из Госкомприроды. Я тут внизу, в бюро пропусков…
С Ольгой Афанасьевной Дроновой, заведующей отделом региональной печати, я познакомился лет пять назад при довольно необычных обстоятельствах. В те далекие времена я еще тянул лямку в МУРе и даже был женат на Наталье. В стране уже шли великие перемены, однако заходили они пока не слишком далеко. Союзные республики не спешили отделяться, а, наоборот, крепили связь с Москвой. Одним из тех, кто извлекал из вышеупомянутой связи полновесный бакшиш, был некий Озод Баймаханов, генеральный директор московско-ташкентской фирмы под названием «Фанва турмуш». Не помню, что официально производила или продавала эта фирма, а неофициально дорогой товарищ Баймаханов немножко занимался промышленной переработкой опийного мака — и результатов этого «немножко» хватало на содержание двух семей в родном Узбекистане и нескольких влиятельных товарищей в дружественной Москве. Так что к тому времени, когда я уже вполне созрел для первого допроса ташкентского коммерсанта на Петровке, кто- то из баймахановских кунаков в столице, в свою очередь, уже раздобыл мой домашний адрес. И товарищ Озод не замедлил прислать мне подарок. Ловушка была достаточно топорной, и я сам бы на нее не клюнул: я всегда с осторожностью отношусь к посылкам, прибывшим неизвестно от кого. Я — но не Наталья. Получив по почте извещение, моя Василиса Премудрая немедленно вообразила, будто это презент от какой-то моей тайной любовницы с Востока, и сама раненько воскресным утром приперла посылку домой в надежде получить целый ящик компромата на своего благоверного.
Чтобы потом всю оставшуюся жизнь терроризировать меня намеками на какую-нибудь любвеобильную Гюльчатай или Зульфию. На Натальино счастье, Озоду некогда было возиться со взрывными устройствами, и он решил обойтись местными средствами.
Только недосверлил дырочек в крышке, торопился очень. Наверное, поэтому здоровенная гюрза, спрятанная в ящике между гроздьями винограда, инжиром, хурмой и прочими дарами Востока, немного сомлела и не прыгнула с ходу на Наталью. Кстати, о том, что это была именно гюрза, а, к примеру, не гадюка рогатая, эфа или щитомордик, я узнал несколько позже. А в то утро, проснувшись от страшенного визга жены, я выскочил из спальни вооруженный ножницами (свой «Макаров» я держал на работе в сейфе) и застал в столовой такую вот картинку: одна змея высовывала свою плоскую головку из ящика и осматривалась, а моя змея домашняя по имени Наталья, почему-то вскочив с ногами на стул, издавала пронзительные визги и тыкала указательными пальцами в сторону баймахановской посылки. Я до сих пор убежден, что серьезная опасность супруге не грозила — и потому, что ее стул стоял на приличном расстоянии от ящика, и потому, что гюрза уже наверняка почувствовала в Наталье родственную душу и не решилась бы на теракт. Однако убеждения убеждениями, но жену пришлось спасать именно мне.
«Убей, убей ее! — кричала мне Наталья со стула. — Раздави гадину!» Я, однако, пренебрег жениными советами и сумел всего за какие-то двадцать минут справиться с гюрзой уговорами и лаской. В конце концов змея в компании с ящиком и всеми дарами Востока была погружена в старый аквариум, верх был затянут тремя рядами армейского брезента, а сам я вместе с опасным грузом вытолкнут осмелевшей Натальей на лестничную площадку. Мне велено было «убрать эту мерзость», причем единственным местом в столице, где в то утро согласились принять у меня «эту мерзость» и даже определить вид змеи и ее прописку, оказался серпентарий НИИ фармахима. Мягко говоря, не ближний свет. Я вышел из дому с ак- риумом в руках в самом мрачном расположении духа. Вызывать с Петровки оперативную машину и тем самым в очередной раз доказывать коллегам, какая у Яши Штерна дура жена, мне решительно не телось. Ловить такси или тем более толкаться в метро с гюрзой под мышкой не позволяла совесть. Я уже намеревался двигаться пешком (какие-то два часа в одну сторону!), как вдруг рядом со мной с изящным скрипом притормозили бежевые «Жигули». Из кабины выглянула бодрая бабуля и осведомилась: «Подвезти, молодой человек?» — «У меня тут в аквариуме змея», — со вздохом объяснил я.
Бабушка из «Жигулей» задумчиво оглядела аквариум и брезент, а потом спросила:
«Но ведь ваша змея не выползет?» — «Не должна бы», — печально согласился я.
«Тогда едем! — отважно скомандовала бабуля. — Змей я еще не возила…» В дороге мы познакомились: Ольга Афанасьевна Дронова оказалась старейшей и заслуженной работницей Минкульта и Минпечати, а я на всякий случай представился сотрудником экологического ведомства. Соврал я отчасти по инерции, но отчасти и для того, чтобы уклониться от объяснений, на кой, собственно, черт менту с Петровки Яше Штерну взбрело в башку воскресным утром совершать оздоровительную прогулку по шоссе в компании со среднеазиатской змеюкой. Ольга Афанасьевна вполне удовлетворилась моими лживыми
