зеркало, но скандал попробую. Я примерил перед зеркалом свою фирменную зеленую кепочку с изображением моего тезки, немецкого самоходного орудия «Фердинанд». Порядок.
Теперь ручная кладь. Я, поколебавшись, выбрал на завтра вместительную сумку из крокодиловой кожи с перламутровыми замочками. Атасная штука. Задницы надорвете, а другой такой в Москве не сыщете. Сам шил по собственному сценарию. Сам потрошил крокодила, сам вымачивал кожуру. Крокодила, допустим, они мне продали явно старого и некондиционного. Из молодого, говорят, можно было бы выкроить еще пару штиблет.
В эту сумку войдет десятка полтора книжек. Что брать — вопросов не было. Если бы господин Президент не собирался посетить спектакль, я бы, конечно, взял «Гей-славян», у меня их вечно просят. Но раз есть шанс встретить своего закадычного врага, то погрузим в сумочку побольше моих брошюр «Спасите от него Россию!».
В бывшего крокодила с натугой полезло семнадцать штук. Я защелкнул сумку и провел ногтем по зеленой ребристой поверхности. Будет так, сообразил я. В антракте я выйду в фойе и устрою бесплатную раздачу брошюр с автографами автора. Если удастся создать толпишку, то подлезут непременно соколы. Меня выведут, если повезет, вынесут на руках. Конечно, набьют лицо. Возможно, разорвут мою фирменную кепочку. Шум, потасовка. И завтра в любой бульварной газете будет по статье «Очередная провокационная выходка писателя Изюмова». Бог ты мой, как я соскучился по таким статьям!
Однако береженого Бог бережет. Я загодя рассовал по карманам своего сногсшибательного пиджака с глазами кастет и баллончик с нервно-паралитическим газом. То есть я надеялся, что меня просто выкинут, однако если захотят продолжить на улице, то можно будет попробовать отбиться. Когда-то я славно умел пользоваться кастетом. А уж баллончик — святое дело против насильников. Многие почему-то полагают, что если у меня самая крутая задница во всей Москве, ее можно использовать не по прямому назначению. Не выйдет, господа хорошие! Не удастся. Я вам не Соколиный Глаз, да и мы, к счастью, не на свалке в Колорадо-Спрингс. Фердинанд Изюмов есть всенародное достояние и не принадлежит, кроме себя, никому конкретно.
Я еще немного повертелся перед зеркалом, потом завтрашний костюм отложил в сторону, а остальное спрятал. Времени до завтра было вагон. Что, интересно, у нас сегодня по ТиВи? Я заглянул в программу. Ну… ну, вот хотя бы «Лицом к лицу». Бенефис господина Полковникова. Забавная передачка, если бы господин Полковников поменьше выпендривался. Брал бы пример, скажем, с меня.
Телевизор включился и сразу заорал, засверкал разными цветами — как всегда, передавали идиотскую рекламу мороженого «Кактус». Я отвлекся и даже не заметил, как кактусов сменила дикторша. Участливым голосом, как говорят с тяжелобольными, она стала что-то вещать. Я въехал только на середине и тут же обиделся. Ну вот, стоило европейскому писателю Изюмову собраться посмотреть ваше паршивое ТиВи, как вы тут же объявляете, что «Лицом к лицу» переносится и все мы должны с радостью глядеть на «Выстрелы в Далласе». Да видел я ваши «Выстрелы»… еще в Париже три года назад. Обычный и притом плохо снятый кунштюк про убийство Кеннеди. И Освальд был редкой дубиной, и режиссер фильма не умнее. Им надо было пригласить в консультанты меня. Если бы я захотел убить Президента, я бы все сделал не так и лучше. Гораздо лучше.
Глава 29
МАКС ЛАПТЕВ
— Максик, мне нужно с тобой поговорить, — сказала Ленка, пока я приканчивал миску с макаронами. Чаем, как известно, сыт не будешь, даже если чай из самой Малайзии.
— М-м-м… — сердито промычал я, что означало: «Дай человеку спокойно поесть!»
— Макс, скажи мне, как у нас в семье с деньгами? — не отставала моя верная женушка.
Я очистил миску, наконец, и ответил:
— С деньгами, у нас, Ленок, хорошо. Вот без денег плохо.
— Максим, ну я серьезно!
Я внимательно поглядел на Ленку. Похоже, она действительно говорила серьезно. Кажется, наступала Пора Большой Покупки. Примерно раз в три месяца моя супруга заявляла мне, что прохудились мои ботинки. Или что пиджак приказал долго жить. Или что мы никак не сможем обойтись без четырехтомника Юкио Мисимы.
— Деньги у нас есть, Елена Сергеевна, — сообщил я веско, как и подобает главе семейства. — Остались еще от премии. Помнишь, на прошлой неделе было у нас кое-какое дельце, после которого начальство раздавало правительственные награды? Я тогда как раз удачно взял деньгами.
— Вот и отлично, — сказала Ленка. — Я как раз сегодня тоже получила неожиданную премию. Не пропадем.
— Это ты к чему? — спросил я встревоженно. Кажется, дело было отнюдь не в Большой Покупке. — Что-нибудь случилось? Родители?…
— Нет-нет, — успокоила меня Ленка. — Я просто сегодня ушла из своей газеты и некоторое время посижу, если ты не возражаешь, на твоем иждивении.
— Очень хорошо! — сказал я совершенно искренне. Теперь я был уверен, что к моей последующей просьбе жена отнесется куда спокойнее, чем обычно. — Это весьма кстати, Ленок. С завтрашнего утра ты вместе с дочкой отправишься погостить к Володе. Буквально дня на два или на три. Сиди там и носа не высовывай. Даже в магазин не ходи. Поняла?
Это мудрое решение я принял, пока ехал из МУРа домой. Что-то мне не нравилось, с какой легкостью три сегодняшних мордоворота вычислили мою принадлежность к ФСК.
— Так точно, — сказала Ленка, изобразив левой рукой некоторое подобие пилотки на голове, а правой отдавая мне честь. — Слушаюсь, товарищ капитан.
К счастью, Ленка уже знала: есть в моей работе вещи, с которыми просто следует смириться. Мне уже пару раз приходилось спроваживать маму с дочкой из дому. Один раз — еще в самом начале моей лубянской карьеры, когда за нашу группу очень плотно взялись люди Худайбердыева. Мы тогда довольно удачно конфисковали два их транспорта с анашой, и сам Усман-ага приехал в столицу разбираться. Вторично я вынужден был на время выселять из квартиры женскую половину семейства, когда черемушкинская автомобильная кодла стала стремительно наезжать на нас, в самом буквальном смысле этого слова наезжать.
— Поживешь у Разиных, отдохнешь. Книжечки почитаешь, — сказал я, чувствуя в своем голосе просительные интонации. Володя Разин — мой двоюродный брат, и его библиотека шпионского романа, говорят, — сегодня лучшая в Москве. Я отыскал там даже биографию Лоуренса Аравийского, выпущенную Издательством Наркомата обороны в 1939 году и тут же изъятую из обращения.
— Что случилось-то? — спросила Ленка. — Объявился сексуальный маньяк, который преследует жен всех капитанов ФСК?
— Вот-вот, — кивнул я. — Что-то вроде того.
Если честно, я и сам не знал толком, что могло случиться. Но внутреннему голосу нужно верить. В этом убедила моя не очень долгая оперативная работа. Пусть Ленка лучше будет пока подальше от меня.
— Кстати, а что это вдруг так стремительно решила уйти? — поинтересовался я, когда вечерний кофе был выпит и я порадовался семейной идиллии: восемь часов вечера на дворе, а вся наша семья уже в сборе. — Нет, я не против. Но ты ведь говорила, что уволишься оттуда, как только подыщешь новое место.
— Осточертело, — односложно выразилась супруга, и мне пришлось потратить немало сил на уговоры, прежде чем она рассказала мне историю глубокого и окончательного морального падения Виктора Ноевича Морозова.
История, что ни говори, тягостная. Когда Ленка пришла в «Свободную газету», та еще соответствовала своему названию. Но уже ненадолго…
— Какая, кстати, Лера Старосельская? — без всякой задней мысли уточнил я. — Та самая, полная,
