сторонам. Но в парке было действительно спокойно. Лишь на подступах к бильярдной меня ожидала пестрая толпа желающих насладиться прелестями нехитрой игры в шарики на зеленом поле. Пробиваться через толпу и штурмовать двери с боем нечего было и думать — тем более что вход в бильярдную подпирали рослые ребятишки из парковой секьюрити, с дубинками на поясах и коробочками уоки-токи в руках. Отступать или тем более отстаивать очередь было глупо, да и обидно: Полковников я или кто? Следовало действовать хитростью.
Я обогнул толпу, а затем, лениво раздвигая плечами крайних, приблизился к ближайшему из двух секьюрити. Тот даже внимания обращать не стал на длинноволосого очкарика, пока я не ткнул его пальчиком.
— Чего тебе? В очередь, в очередь… — процедил мальчишечка с дубинкой и с уоки-токи, отмахиваясь от меня как от мухи.
Тут я сделал некий малозаметный жест левой рукой.
Этот жест я подсмотрел у охранцев, а потом долго тренировался перед зеркалом. Следовало чуть потянуть себя за левый лацкан с таким видом, будто ты вот-вот отвернешь его и покажешь спрятанный значок. Никаких таких значков у Управления Охраны не существовало — это просто был их негласный способ общения с мелкими частными охранниками. Означал этот хитрый жест примерно следующее: не шуми, дядя пришел. Наверняка любой из штатных работников Охраны без труда выявил бы во мне самозванца. Охотно допускаю, что в жесте, скопированном мной, был недостаток наглого хозяйского шарма. Но для посторонних приемчик делал свое дело. Секьюрити мог заартачиться в единственном случае. Если бы эту территорию контролировали не охранцы, а, например, соколы.
К счастью, информация из стен «Московского листка» оказалась точной.
Мальчик с дубинкой захлопал глазами, потом молодцевато подобрался, едва ли не щелкнул каблуками и распахнул передо мной дверь. Толпа вокруг глядела на меня с завистью и ненавистью. Будь я настоящим охранцем, я бы попенял мальчику за излишнее усердие, благодаря которому меня легко могли бы раскусить окружающие. Но я всего лишь настоящий Аркаша Полковников, и мне все равно, что обо мне подумают оставшиеся за порогом бильярдисты.
В бильярдной было накурено, но довольно уютно для такого злачного места. Горели лампы под расписными абажурами, возле столиков деловито кучковались игроки и болельщики. Те, кому не повезло, заливали горе в соседнем зале, где баночное пиво продавали по традиции на квотер-другой дешевле, чем по всей Москве. Когда в позапрошлом году я последний раз заходил сюда, женщин явно было больше. Теперь же игроки предпочитали ходить сюда без подружек: видимо, репутация приличного заведения, куда не стыдно пригласить даму, здешней бильярдной была уже потеряна.
Может, оно и к лучшему. Тот еще был гадючник — это я понял еще в свой предыдущий визит, когда толстощекий маркер ограбил меня на два десятка честно заработанных баксов.
Я сунул швейцару десять входных штук и неторопливо двинулся к ближайшему столу, где колдовал старикан со сморщенным лицом и с крепкими мускулистыми руками мастера кия и шариков. Минут через пять, когда очередной проигравший разочарованно, отвалился от стола и исчез в пивной комнате, настала моя очередь брать в руки кий.
Игрок я средненький, хотя и азартный. Таких маркеры очень любят, и я не стал разочаровывать рукастого старикана, проиграв ему пару партий, а одну, сильно напрягшись, выиграл. Сальдо было в пользу маркера, но он наконец-то посмотрел на меня с уважением.
Теперь самое время пить пиво.
— Угощаю! — заявил я, по-купечески размахивая бумажником. — Ты классно играешь, батя.
Я знал, что правила бильярдной запрещают маркеру лакомиться пивом, да еще на рабочем месте, да еще и по приглашению клиентов. Однако внешние данные морщинистого бати подсказывали мне, что старикан плюет на запреты.
Так оно и оказалось. Батя для приличия помялся, потом не выдержал, сунул свой кий в пирамиду у стены и последовал за мной в пивной зал. Теперь следовало аккуратно обронить рисунок. Это было довольно просто. Расплачиваясь за свое и за стариковское пиво, я чуть больше, чем следовало, приоткрыл кармашек с долларами, придерживая пальцами купюры. По законам аэродинамики копия рисунка спланировала на стойку, прямо перед глазами моего соратника по пиву. Старик машинально подхватил бумажку и так и впился в нее глазами.
— Это откуда у тебя? — удивленно спросил он, даже отставив в сторону заветную баночку. Узнал старикан, узнал! Очень хорошо.
— Это из моей домашней коллекции, — сообщил я важно. — Испанский художник Франсиско Гойя, слыхал про такого? Офорт из цикла «Капричос».
Старик не выпускал картинки из рук, хмыкая себе под нос.
— А что, испанец этот ходил к нам сюда играть, что ли? — поинтересовался он. — Вроде не было тут испанца. Янки вот захаживали, бундесы иногда забредают, но испанца точно не было.
— Художник Франсиско Гойя скончался в прошлом веке, — произнес я надменно. — И потому, батя, посещать это заведение никак не имел возможности.
Тут старикан радостно заржал. Так неожиданно громко, что я чуть не выронил свое пиво.
— Вот черт! — радостно заявил он. — А морда эта будто с нашего Ваньки срисована. Ну просто один к одному.
— Какого еще Ваньки? — спросил я с оскорбленным видом, забирая у бати рисунок и засовывая его обратно в бумажник.
— Да нашего же Ваньки Мосина! — пояснил старик и вознаградил себя за открытие хорошим глотком пива. — Совпадение от и до. Особенно щеки. Ну, испанец, ну дает! Помер в прошлом веке, а Ваньку так похоже нарисовал.
Я по-прежнему изображал оскорбленное достоинство ценителя живописи, которому только что сообщили, будто Мона Лиза — никакая не Джоконда, а просто Лизка с Савеловского вокзала.
— А ну-ка, веди меня к своему Мосину, — сказал я сердито и взял старика за рукав. — Желаю лично убедиться, что врешь…
Старик вырвался, осушил банку и утер пену с кончика носа.
— Нет его больше здесь, — огорченно поведал мне он. — Вот уж год скоро, как нету. Не работает. А какой удар у него был!…
— На пенсии, что ли? — недоверчиво спросил я. — Или, не дай Бог, дуба дал?
Старик маркер гордо выпрямился.
— Как же, на пенсии, — ухмыльнулся он с видом превосходства. — Ванька сейчас большой человек. При должности да при оружии. И команда при нем дай Боже.
— Рэкет, что ли? — Я понизил голос. Старикан покачал головой.
— Я ж тебе объясняю, при должности… — Тут батя пустился в невразумительные объяснения, в чем, по его мнению, заключается мосинская должность. Чувствовалось, что маркер и сам крайне приблизительно представляет, чем нынче занят его бывший корешок. По рассказу выходило, будто Мосин следит за порядком по всей Москве.
— В милиции, выходит, служит? — задал я наводящий вопрос. Нет, запротестовал старик, не в милиции. Ванька-де не тот человек, чтобы в менты податься. Может быть, Ваня нынче на Лубянке служит? Тоже нет: Ване западло идти в фискалы.
Намучившись с невразумительным дедушкой, я взял еще по банке пива и вручил жестянку старику с последним вопросом: знает ли он хотя бы, где этого Ваню Мосина можно найти на предмет сравнения с рисунком Гойи. Оказалось, что тут батя знал более-менее точный ответ. По его сведениям, Мосин со своей командой любит отдыхать в «Вишенке». Там-де его неоднократно видели какие-то общие знакомые.
Я присвистнул. «Вишенка» была едва ли не самым престижным и дорогим казино в столице. Располагалось это заведение у истоков Арбата, в здании бывшего кинотеатра «Художественный».
Я посмотрел на часы. Было всего десять. Вечер в «Вишенке» только-только начинался.
— А что, может быть, и заеду туда как-нибудь, — объявил я старику. — Проверю. И если брешешь, потом настучу тебе кием по лбу.
Старик хлопнул еще баночку и был уже своим в доску.
— Идет, — сказал он сердечно. — Увидишь Мосина, передавай ему привет от Николая Фомича, от
