На китайской сцене нет никаких декораций: ни стен комнаты, ни ограды сада, ни улицы, ни поля, ни гор или рек. Сцена совсем пустая, только стоят на ней два стула и стол. Лэй Чжень-чжень учил Цзинь Фу, как выходить в невидимую дверь, если она отперта, и как снимать воображаемые затворы запертой двери, как подниматься и спускаться по лестнице, перелезать через забор, чтобы зритель ясно понимал, что происходит, и не спутал бы день с ночью, а кровать с городской стеной.
— Как изобразишь ты бег? — говорил oн. — Если ты на самом деле побежишь, то через два шага свалишься вниз со сцены. Следовательно, должен ты не бежать, а лишь представлять бег. Ноги широко расставлены и движутся из стороны в сторону, тело согнуто и кажется короче. Руки машут как можно сильней. Или едешь ты верхом на беспокойной лошади. Как это сделать? Никкой лошади ведь нет. Всего- навсего в руке у тебя хлыст с кистями, указывающий на то, что ты верхом. Сдвинь ноги и двигайся назад очень короткими шагами. Тело качается. И зритель вообразит, что ты натягиваешь поводья, конь задрал голову вверх и мелко переступает ногами.
Еще Лэй Чжень-чжень учил Цзинь Фу различным походкам, свойственным изображаемому характеру, и различным движениям рук, передающим разнообразные чувства. При всех этих уроках Маленькая Э обязательно присутствовала, а после, когда никто ее не видел, старательно повторяла. Подолгу упражнялась, высоко поднимая ноги, чтобы научиться балансировать, кувыркалась, училась ходить на руках.
Конечно, никто об этом не знал и Сюй Сань только удивлялась, почему ее дочка вся в синяках и ссадинах.
Самой Сюй Сань было очень невесело, и тому было несколько причин. Самая главная была — безделье. Ей, привыкшей всю жизнь непрестанно работать, было странно, что она не могла найти себе дела. Она всячески старалась всем помогать. Нянчила малютку Лэй Да, подавала, приносила, уносила, чистила и мыла, и все это не было настоящей работой, а лишь мелкими услугами. И Сюй Сань было стыдно, что ей приходилось есть хлеб этих добрых людей, которых она недавно еще так презирала. Кроме того, хмурая певица Яо-фэй всячески отравляла ей жизнь. Сюй Сань никак не могла понять, за что та ее не взлюбила. Но сама, своими ушами слышала раза два, как Яо-фэй то одному, то другому говорила, что она удивляется, с какой целью Лэй Чжень-чжень подобрал эту нищую бездельницу. Наконец, не выдержав, Сюй Сань пошла к Лэй Чжень-чженю, поклонилась ему в ноги, поблагодарила за его доброту и сказала, что боится она с дочкой быть в тягость и не пора ли ей вновь начать самой о себе заботиться.
— Подожди прощаться, еще успеешь, — сказал Лэй Чжень- чжень. — Куда ты пойдешь, одинокая и без денег? Может быть, еще найдется тебе какая-нибудь работа.
И действительно, неожиданно работа нашлась.
В одном городке они остановились дольше обычного, и Хэй Мянь решил воспользоваться этим. Он открыл один из сундуков, вытащил из него все костюмы и начал перебирать их, встряхивая и разглядывая на свет.
Кое-где распустилась вышивка, кое-где оборвался подол или отскочили пуговицы и отпоролись завязки, а во многих местах ткань поредела или расползлась, образуя прорехи. Хэй Мянь сел, достал иглу и ножницы и принялся за починку.
Работал он быстро и ловко, но Сюй Сань умела лучше.
«Вот, — подумала она. — Здесь есть мне возможность показать свое искусство и хоть немного отплатить этим добрым людям за всю их заботу».
Тотчас она подошла к Хэй Мяню и, поклонившись, сказала:
— Господии Хэй Мянь, я швея и вышивальщица, и в этом ремесле есть у меня незначительный опыт и умение. Разрешите мне от скуки помочь вам, потому что неприятно мне сидеть со сложенными руками. Конечно, я не сумею исполнить эту работу со свойственным вам мастерством, в чем и прошу вас заранее меня извинить.
— Ну что ж, помоги, — сказал Хэй Мянь. — Я решил воспользоваться остановкой, чтобы привести костюмы в порядок. Но, как посмотрю, работы здесь столько, что и на десятерых хватит. Если ты умеешь отличить ушко иголки от острия, то уже подмога.
Сюй Сань вынула из прически игольник и достала из него две иглы. Одну она дала Маленькой Э и велела ей пришить пуговицы И завязки, потому что эта работа легкая и ей под силу. Сама же она выбрала богатое одеяние с шитым золотом драконом в круге. Тонкие шелковинки, которыми прикрепляют по рисунку золотую нить, перетерлись, и золотые нити топорщились и торчали, портя узор. Сюй Сань начала закреплять их мелкими стежками, а там, где золото обтрепалось, она сумела слегка изменить узор, кое-где подрезав или подогнув золотую нить.
Хэй Мянь исподлобья следил за ее работой и вдруг воскликнул:
— Женщина, ты искусней меня!
— Ах, нет, господин Хэй Мянь, — возразила, покраснев, Сюй Сань. — Вы слишком снисходительны.
Затем выбрала она одежду с косым воротом и завязками на боку. Эта одежда была сшита из тяжелого атласа темно-вишневого цвета с вытканным на ней в цвет узором. Тяжелый атлас посекся по складкам, а подходящих ниток не было. Сюй Сань осторожно вытянула из подола несколько ниток и, делая стежки то с лица, то с изнанки ткани, воспроизвела узор с таким совершенством, что невозможно было отличить штопку от первоначальной выработки.
Хэй Мянь опустил на колени «Пеструю одежду храбреца» — куртку с узкими рукавами, у которой подшивал он двойную оборку на подоле, распустившуюся от прыжков, полетов и кувырканий носившего ее актера. Несколько времени сидел он молча и наконец с убеждением проговорил:
— Женщина, я не встречал подобную тебе. Счастливый человек твой муж. Поневоле позавидуешь.
— Я вдова, — ответила Сюй Сань, опустив голову.
— Я очень этому рад! — воскликнул Хэй Мянь и, растерявшись, уронил ножницы.
Сюй Сань не ответила, а Хэй Мянь, шаря по полу в поисках ножниц, не сводил глаз с ее лица и продолжал:
— И дочка у тебя воспитана в послушании и уже сейчас хорошая рукодельница. Почему бы тебе вновь не выйти замуж? Человек, которого ты выберешь, будет добрым отцом твоей девочке, и, если сам он усердно и честно трудится и с такими золотыми руками, как у тебя, мы могли бы жить в достатке и довольстве.
— Люди осуждают вдову, вторично вышедшую замуж, — ответила Сюй Сакь. — Прошу вас не говорить об этом.
Хэй Мянь, вздохнув, замолчал. Сюй Сань тоже молчала, вздыхая. Но Маленькой Э наскучила тишина, и она запела:
В это время вошли Гуань Хань-цин и Погу-барабанщик.
— Голос чистый и звонкий! — воскликнул Погу. — Иди сюда, девочка. Я проверю твой слух.
Тотчас достал он хуцинь и, извлекая укрепленным меж струн смычком звуки различной высоты, заставил Маленькую Э повторять их.
— Есть и голос и слух. Можно предсказать хорошую будущность.
— Лицо выразительно и тело гибкое, — подтвердил Гуань Хань-цин. — Эта девочка рождена быть актрисой, и я напишу для нее пьесу.
— Эта девочка может стать хорошей вышивальщицей, — вмешался Хэн Мяиь, — если она пойдет по стопам своей добродетельной матери.
— Как можно сравнивать вышивание и пение! — закричал сердито Погу. — Девочка, попробуй взять вот эту ноту!
— Она рождена играть красавиц древних времен! — воскликнул Гуань Хань-цин. — Девочка, попробуй пройдись. Правой ногой переступай через левую, левой накрест через правую. Выверни слегка
