В то утро, когда Корэдзуми вернулся из башни Ягура, Юмэй встретил его радостный и торжественный.
— Поздравляю тебя, — сказал он. — Один из актеров внезапно заболел, и ты сегодня будешь исполнять его роль. Пьеса идет последней, движения простые, в час-два успеешь их выучить. А сейчас пойди отдохни. Ведь ты не спал всю ночь.
— О, какая радость! — воскликнул Корэдзуми. — Я лучше не буду спать и сейчас же начну учить слова.
— Никаких слов нет, — ответил Юмэй. — Твоя роль состоит в том, что в числе восьми слуг вероломного князя ты нападаешь из засады на благородного героя, и он всех вас побеждает. Ты будешь седьмой, выскочишь в свою очередь, подбежишь, а когда герой взмахнет мечом, сделаешь обратный кульбит, накроешь голову красным лоскутом в знак того, что ты убит, и выкатишься со сцены. Все это мы с тобой сделаем несколько раз, и ты сумеешь повторить без ошибки. А сейчас иди ложись. Я разбужу тебя.
Только Корэдзуми ушел к себе и лег, как двухстворчатая ширма у изголовья зашевелилась и оттуда выполз Ханроку. Он присел в ногах у Корэдзуми и спросил:
— Есть у тебя деньги?
— Нет, — с сожалением ответил Корэдзуми. — Я все потратил.
— Ах, как нехорошо, — сказал Ханроку и задумался.
— Зачем тебе деньги? — спросил Корэдзуми.
Ханроку посмотрел на него и коротко ответил:
— Нужно. — И опять замолчал, но не уходил. Наконец, глубоко вздыхая, он заговорил: — Корэдзуми, ты мой единственный друг. Сразу, как я увидел тебя, меня к тебе потянуло. Я тебе, так и быть, расскажу. Есть одна девушка…
— Девушка? — сказал Корэдзуми, отбросил одеяло и сел.
— Девушка, музыкантша в чайном доме. Как посмотришь на нее, глаза затуманивает — так мила. Такая красоточка! А веселенькая! Со всеми гостями щебечет, шутит, смеется так тоненько, будто пти или колокольчик.
— Какая тебе удача встретить такую девушку! — воскликнул Корэдзуми.
— Кому удача, но не мне, — мрачно возразил Ханроку. — Мне она нравится, а я ей нет. Смотреть на меня не хочет. Только и улыбнется, когда принесешь ей подарочек. А ты сам знаешь, заработок у меня совсем невелик, и подарки мои самые ничтожные, а после этого еще три дня ходишь голодный. И теперь ей захотелось парчовый пояс. Только об этом и говорит, даже всплакнула. Вот я и думаю, если бы я принес ей такой пояс, может быть, она стала бы благосклоннее ко мне. Так ты говоришь, у тебя нет денег?
— Нет, — огорченно сказал Корэдзуми. — Знал бы я, что тебе понадобится, ни за что не стал бы тратить.
— Ничего не поделаешь, — сказал Ханроку. — Придется доставать в другом месте. Ну, спи, спи! У тебя ведь сегодня первый выход на сцену.
Ханроку ушел, а Корэдзуми никак не мог заснуть. Лежал тихонько и сам себе улыбался.
«Что же, что роль без слов? Важно выйти на сцену! Многие великие актеры начинали с ничтожных, ролей. Сегодня без слов, завтра два-три слова, послезавтра зал кричит: „Корэдзуми!“»
Вскоре Юмэй пришел за ним и начал урок. Но не успели они проделать и первое движение, как услышали в саду грозный рев и жалобный визг и, выбежав из комнаты, увидели разъяренного Дандзюро, который, схватив Ханроку за шиворот, тряс его будто тряпку, а потом отбросил от себя и наподдал пинком в спину так, что Ханроку скатился со ступенек во двор и лежал там, корчась и извиваясь, как червяк.
— Чтобы больше я никогда не видел тебя! — кричал Дандзюро. — Ничтожный негодяй! И в театр не смей показываться. Пошел прочь! Проваливай, презренный воришка!
Ханроку поднялся и стоял бледный как смерть. Только кончик длинного носа шевелился и узкий язык облизывал губы.
— Вы еще пожалеете об этих словах, господин Дандзюро, — прошипел он. Видно, судорога сдавила ему горло и было трудно говорить. — Конечно, я ничтожество, и вам нипочем совсем уничтожить меня, а все же вы еще пожалеете, что поступили несправедливо. Вы напрасно обидели меня — я не виноват.
— Он не виноват! — воскликнул Дандзюро и презрительно рассмеялся. Густые раскаты хохота звучали как сочные пощечины. — Посмотрите-ка на этого святого! Только что я застал его в моей комнате, где он рылся в ящиках в поисках денег. Пошел вон, негодяй! Проваливай, пока я не убил тебя!
— Кто кого! — небрежно ответил Ханроку, поправил складки разорванного халата и вдруг повернулсся и быстро убежал.
Бедняга! — прошептал Корэдзуми, но Дандзюро бросил на него гневный взгляд, и он прикусил язык…
Восемь слуг вероломного князя спрятались в засаде, готовясь всей сворой напасть на героя. Все они на одно лицо — на голове три пышных пучка волос, торчащих в разные стороны. Грудь обнажена, и мускулы на ней очерчены жирной краской. Полосатые халаты подвязаны выше колен. За поясом два меча — короткий и длинный.
За кулисами слуга в черном капюшоне уже держал наготове восемь деревянных голов, связанных длинной веревкой, чтобы разом выбросить их на сцену, когда герой победит своих врагов. Но зрители все, как один, смотрели на «дорогу цветов», на кото рой появился Дандзюро. И Корэдзуми из-за скалы, служившей ему прикрытием, позабыв обо всем на свете и о том, что он на сцене и что это его первый выход, тоже смотрел на Дандзюро.
От создания мира не было такого величественного героя. Как прекрасно его гордое лицо! Как могучи раздутые шарами мускулы ног и плеч! И что за удивительный костюм! Натянутые на каркас огромные жесткие рукава, будто щиты чудовищных черепах. Три заткнутых за пояс меча, такие длинные, что как три синих сверкающих луча ореолом вздымаются над головой.
— О Дандзюро! Ты лучший во всей стране!
Герой ступает на сцену, и свора врагов, выскочив из-за прикрытия, окружает его кольцом, будто стая кровожадных псов. Герой, взмахнув мечом, вертит им над их головами, и вот уже первый злодей, опрокинувшись назад, покрыл голову лоскутом и убежал. В свою очередь подскакивает второй. Корэдзуми уже совсем близко. Он слышит тяжелое дыхание фехтующего Дандзюро. Ведь Дандзюро не так уж молод, а длинный меч неудобен для фехтования.
Сердце Корэдзуми сжалось от любви и жалости. Кровь волной прилила к голове и затуманила глаза.
«О Дандзюро, неужели я допущу, чтобы толпа подлых предателей убила тебя! Барабаны рокочут! Дандзюро, твой спаситель близко!»
Вдруг вспомнил он все приемы, которым его когда-то обучал Рокубэй. Один он бросился на шестерых злодеев, а те от неожиданности стояли как каменные болваны, открыв рот. Одного он ударил наотмашь, другого ткнул острым пальцем в грудь, так что тот, взвыв, запрокинулся навзничь, треснул головой в живот, четвертого, схватив за ногу, опрокинул. В одно мгновенье он раскидал их всех, так что со стонами отползли они во все стороны.
Зрительный зал хохотал, ревел от восторга. Девушки хихикали, застенчиво прикрыв рот, и вдруг начинали визжать. Люди вскакивали, чтобы лучше видеть; кто-то бросил на сцену кошелек, кто-то вопил:
— Не унывай! Лупи их!
И, неизвестно как, вдруг узнав его имя, кричали:
— Корэдзуми! Корэдзуми! Корэдзуми!..
Смущенный восторженным приемом, Корэдзуми мгновенье стоял неподвижно и вдруг, почувствовав бешеный взгляд Дандзюро, вспомнил заученные движения роли, сделал обратный кульбит, покрыл голову красным лоскутом и убежал. Тотчас слуга выбросил на сцену деревянные головы. Спектакль продолжался.
Но едва он кончился, Дандзюро вызвал Корэдзуми в свою уборную. Великий актер сидел перед зеркалом, поставленным на гримировальный ящик, и квадратиками мягкой бумаги стирал с лица краску и
