захватывающ, вот отрывки из него:
Место действия: Ленин и Бонч-Бруевич стоят возле дерева на территории Кремля.
Реквизит: Ленин в костюме-тройке, а Бонч-Бруевич, как дурак, в плаще.
Действие: Ленин беседует с Бонч-Бруевичем, Бонч шутит, чтобы можно было увидеть живую реакцию Ленина на что-то сказанное Бончем.
Разговор: содержание разговора неизвестно.
Эффект фильма оказался ничтожным. В гражданскую войну все потенциальные зрители были заняты борьбой за пропитание и топливо, в российских кинотеатрах отсутствовала аппаратура, необходимая, чтобы воспроизвести образ председателя Совнаркома на экране. Кроме того, Ленин не смог расслабиться перед камерой; разговор с Бонч-Бруевичем оказался гораздо менее захватывающим для аудитории, чем фильмы 1917 года, в которых Керенский садился в поезда или приветственно махал восторженным толпам.
Петроградская «Красная газета» писала в эти дни: «За жизнь одного нашего борца должны заплатить своей жизнью тысячи наших врагов... Хватит! Мы слишком долго возились с ними». Все лица, не согласные с большевиками, считаются без исключения «буржуями» и «белогвардейцами». Поэтому газета требует: «Зададим буржуазии кровавый урок... Товарищи матросы, рабочие и солдаты, уничтожайте остатки буржуазии и Белой гвардии, чтобы от них ничего не осталось. Лозунг дня гласит: «Смерть буржуазии!»
В марте 1919 года неофициальный член миссии Буллита в Москве американский журналист и писатель Л. Стеффенс взял у Ленина интервью, о котором у нас мало кто знает.
Зная о том, что его высказывания станут известны на Западе, Ленин использовал это интервью для того, чтобы предельно четко сформулировать одно из немаловажных предназначений террора:
— Террор служит тому, чему должен служить... Мы должны найти какой-то путь, как избавиться от буржуазии, высших классов. Они не дадут нам совершить никакие экономические перемены, на которые они не пошли бы до революции, поэтому их надо вышибить отсюда... Единственное решение я вижу в том, чтобы угроза красного террора способствовала распространению ужаса и вынуждала их бежать. Как бы это ни делалось, сделать это необходимо...
Конечно, среди большевиков были и так называемые «идеалисты», к уголовщине Ленина несклонные. Был старый большевик Омлинский, осмелившийся написать: «Можно быть разного мнения о красном терроре, но то, что сейчас творится, это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина». Был большевик Дьяконов, попробовавший напомнить Ленину и его шайке: «Разве вы не слышите голосов рабочих и крестьян, требующих устранения порядков, при которых могут человека держать в тюрьме, по желанию передать в трибунал, а захотят — расстрелять». Были даже такие, как Тимофей Сапронов, на IX съезде партии крикнувший Ленину «Невежа!.. Олигарх!..» Но все эти, по Ленину, «дурачки» и несмышленыши кончили плохо: раньше или позднее их всех расшлепали несгибаемые ленинские неандерталы.
Интервью Стеффенсу содержало другие откровенные высказывания и, так сказать, осевые мысли Ленина по поводу террора в революции:
— Не отрицайте террора. Не преуменьшайте ни одного из зол революции. Их нельзя избежать. На это надо рассчитывать заранее: если у нас революция, мы должны быть готовы оплачивать ее издержки. Террор будет. Он наносит революции тяжелые удары как изнутри, так и извне, и мы должны выяснить, как избегать его, контролировать или направлять его. Но мы должны больше знать о психологии, чем мы знаем сейчас, чтобы провести страну через это безумие.
Были отчаянно смелые люди, такие, например, как инженер-технолог Николай Воронов, который 29 мая 1921 года написал Ленину: «Все Твои реформы свелись в сущности к следующим: 1) Всеобщие каторжные работы с типичными признаками такого режима: уничтожение права свободного переезда, система пропусков, насильственное питание и обучение и т. д. 2) Усовершенствование до возможных границ Охранного Отделения (ЧК) и его распространение на всех граждан; система повальных обысков и отсутствие суда... Ты знаешь, как упала Твоя популярность среди питерского населения; конечно, иначе Ты приехал бы на беспартийную конференцию. Это оттого, что и другие видят то же. Посмотрел бы Ты, какой грандиозный Крестный Ход был в Питере 7 мая, тогда к[а]к 1-го мая, и в день пролетарского праздника, большевики побоялись устроить хоть маленькое шествие. А какие речи повсюду, от профессора до последнего рабочего и работницы? А вялая, бесполезная работа в массе учреждений. Ты это знаешь! Ты понял также, к[а]к дик и невежественен Народ. Сдай немного, и труп Твой растащат по Москве, к[а]к труп Самозванца». Письмо это было послано на имя Секретаря Ленина Фотиевой, чтобы вернее попало в его руки. Вероятно, это и был голос народа. Читал ли это письмо пролетарский вождь? Составив себе по крупицам, разбросанным в малодоступных и ныне местах, подлинный облик его, я уверен, что если и читал, то это его не волновало. Сделан он был из такого материала, которого не касалась ржа сомнения и прочих человеческих, а потому пошлых и обывательских проявлений души…
И вот еще один показательный случай. 14 февраля 1919 года народный комиссар путей сообщения послал Ленину телеграмму из города Козлова, в которой сообщал, что разразившаяся 12 февраля сильнейшая метель на участке железной дороги Кочетовка — Тамбов не позволила выполнить декрет СНК о борьбе со снежными заносами и что он «не выполняется местным населением отчасти и потому, что население вдоль полосы железной дороги мобилизуется не только военным комиссаром на фронте, но и совнархозами на подвозку дров, продовольствия и т. п.». Поэтому он обращался с просьбой внести в Совет Обороны предложение об освобождении населения в 20-верстной полосе вдоль железных дорог от мобилизации. В ответ ему Совет Рабоче-Крестьянской Обороны издал постановление от 15 февраля, подписанное Лениным: «Поручить Склянскому, Маркову, Петровскому и Дзержинскому немедленно арестовать нескольких членов исполкомов и комбедов в тех местах, где расчистка снега производится не вполне удовлетворительно. В тех же местностях взять заложников из крестьян с тем, что, если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны».
Везде с 11 ноября 1918 года — перемирие, мир. Только Россия постоянно мобилизуется, милитаризуется, обороняет «красное отечество». Разве не большевики во имя немедленного мира подняли знамя бунта против всенародной революции и начали гражданскую войну?.. Не потому ли, что в России четвертый год свирепствует нелепый, выдуманный Лениным и его сподручными, коммунистический строй?
Однажды, хотя дело было уже к вечеру, Ильичу захотелось проехаться по Сокольническому парку. Когда мы подъезжали к проезду под железной дорогой, мы наткнулись на комсомольский патруль. «Стой!» Остановились. «Документы!» Ильич показывает свой документ: «Председатель Совета Народных Комиссаров — В. Ульянов». — «Рассказывай!» Молодежь заарестовала Ильича и повела в ближайший участок милиции. Там тотчас узнали Ильича и расхохотались. Ильич вернулся — поехали дальше.
