Ленин, — надо организовать. Рабочие поймут необходимость этого... Через несколько дней столовая для районного актива была организована».
Однажды в конце ноября 1918 года Ленин посетил театр и... возмутился, что в «
Оказывается (я только теперь узнал), есть Дом отдыха Совнаркома (дача), и находится он в управлении управдела Совнаркома.
Я боюсь, что это вызовет нарекания. Прошу Оргбюро рассмотреть этот вопрос внимательно. Может быть, рациональнее было бы назвать этот дом отдыха просто по номеру: «Дом отдыха номер девять» и управляющего назначить 1 от Совдепа Моск[вы], 1 от НКПрода, 1 от Управдела С[овета] Н[ародных] К [омиссаров]. Иначе боюсь нареканий.
Неизвестные документы. С. 430
По официальным данным, Владимир Ильич заболел в 1922 году, но он рассказывал мне осенью 1921 года, что он хочет жить в Горках, так как у него появились три такие штуки: головная боль, при этом иногда и по утрам головная боль, чего у него раньше не было. Потом бессонница, но бессонница бывала у него и раньше. Потом нежелание работать. Это на него было совсем непохоже. Нежелание работать. Как я выяснил с врачами-специалистами, головные боли, бессонница и нежелание работать, часто головные боли по утрам — для молодого возраста это симптом «комплекса неврастении».
Москва стала другой.
В окне, у Мюр и Мерилиза, плакат: «Продажа и прием заказов на портреты Вождей Революции в комиссионном отделе (2-й этаж)».
В комиссионном отделе вожди революции!
Прошу отпустить мне брому в облатках, штук 12, такой дозы, чтобы можно было рассчитывать на действие одной облатки, а если не действует, принимать и по 2.
Неизвестные документы. С. 505
Вот тогда и началось это.
— Ну, что, как Ильич?
Не здоровались и не прощались, не задав этого вопроса.
А голод, гуляя по необъятной Руси, продолжал приговаривать к смерти людей тысячами. И болезнь в кровеносных сосудах Владимира Ильича упорно продолжала свое дело вопреки берлинским лекарствам.
Д-р Эйдук, представитель советов при организации Нансена, утверждает, что случаи каннибализма были весьма нередки».
Эклер. Париж, 1923. 22 янв.
Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне.
Цит. по:
Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю себе следующим образом: Официально выступать с какими [бы] то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, — никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий…
Неизвестные документы. С. 518
...Священника Никольского вывели из женского монастыря Марии Магдалины, заставили раскрыть рот, вложили в него дуло маузера и со словами «Вот мы тебя причастим» выстрелили. Священнику Дмитриевскому, которого поставили на колени, сначала отрубили нос, потом уши и, наконец, голову. В Херсонской епархии трех священников распяли на крестах. В городе Богодухове всех монахинь, не пожелавших уйти из монастыря, привели на кладбище к раскрытой могиле, отрезали им сосцы и живых побросали в яму, а сверху бросили еще дышащего старого монаха и, засыпая всех землей, кричали, что справляется монашеская свадьба. Каждый день приносил новые вести об истязаниях и казнях… Передавали друг другу рассказ, как в Спасовом монастыре вывели из кельи иеромонаха Афанасия и за конюшней сообщили, что настала пора его расстрелять. Монах встал на колени, помолился, перекрестился, затем поднялся, благословил палача и поднял руки вверх. Двумя выстрелами в упор убийца расправился с благословившим его пастырем. Повторяли историю о настоятеле Казанского собора протоиерее Орнатском. Его привели на расстрел с двумя сыновьями и спросили: «Кого сначала убить — тебя или сыновей?» Отец Орнатский ответил: «Сыновей». Пока расстреливали юношей, он, став на колени, читал «отходную». Расстреливать отца Орнатского взвод красноармейцев отказался. Отказались стрелять в молящегося коленопреклоненного старца и вызванные китайцы. Тогда к батюшке подошел вплотную юный комиссар и выстрелил из револьвера в упор.
Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.
Неизвестные документы. С. 518
