«Володя, не груби. Тише, Володя...» Именно в эту пору Ильич перестал верить в Бога…
Желание командовать у Вл. Ульянова почти с детских лет. В Кокушкине, играя со своими двоюродными братьями в казацкую вольницу, он всегда хотел быть «Тарасом Бульбой», атаманом. «Он встряхивал и увлекал нас, — вспоминает Веретенников, — атаманство, его первенство, проступало, так сказать, непроизвольно». Право на командование сначала покоится на смутном и неясном чувстве. Через несколько лет (в 18911892 гг.) оно дойдет до сознания, превратится в уверенность, подкрепленную семейной обстановкой, наполненной преклонением перед ним как «гением». И эта уверенность вместе с другими свойствами этого человека сыграет огромнейшую роль в судьбах России и всего мира.
Ребенком и даже подростком лет до 1112 Владимир преклонялся перед братом. «Он любил играть во все, во что играл Саша, делать все, что делал Саша, он подражал ему во всем до мелочей». Подражание стало исчезать по мере того, как Владимир рос и постепенно формировал свое индивидуальное лицо. Оно не было похоже на брата. Натуры братьев были действительно глубоко различны. Саша был вдумчив, терпелив, тих, ровен в своих отношениях к членам своей семьи и другим людям, мягок и при огромных способностях и трудоспособности очень скромен. Владимир тоже с очень большими способностями и настойчивостью в работе — бурно-энергичен, вспыльчив, резок, заносчив, нетерпелив, властен, крайне самолюбив и самоуверен. Дерзость и самоуверенность стали особенно проявляться после смерти отца, присутствие которого действовало на него умеряющим образом. Матери он стал отвечать «порой так резко, как не позволял себе при отце». А. И. Ульянова выражается очень мягко: есть много данных думать, что в то время Владимир был с матерью до крайности груб. Впрочем, нужно немедленно добавить, что эта грубость у него исчезла после смерти Саши. В горе, постигшем семью и ее крепко объединившем, Ленин в этом отношении как бы переделал себя и стал нежным сыном. При жизни Саши этого еще не было. Никогда не выходя из себя, не расставаясь со своей обычной сдержанностью, Саша с неодобрением относился к дерзким выходкам брата… Самолюбивому и заносчивому Владимиру замечания брата должны были казаться непереносимыми. Во всяком случае не принимались легко.
Сопоставление этого рассказа с моими личными впечатлениями, а также и с тем, как проявлялся тогда и чем интересовался Володя, сложило во мне прочное убеждение, что именно эти черты его характера имел в виду Саша, когда высказал свое суждение о нем. Саше всякая насмешка, поддразнивание были абсолютно чужды… Володе насмешка была свойственна вообще, а в этот переходный возраст особенно. А Саша в это лето, после потери отца, когда в нем созревала, очевидно, решимость стать революционером, был в настроении особом, даже для него, далеком от всякого легкого, с кондачка, отношения.
Владимир не понимал — как брат может целые дни сидеть с микроскопом над всякими пустяками! В работе брата он не видел смысла, ни научного, ни практического. Она вызывала у него лишь колкие насмешки. Для них здесь была удобная, а при желании и скабрезная почва. Ведь как легко посмеяться, что Саша весь день с раннего утра наблюдает под микроскопом сексуальную жизнь — чью. Червей.
Тем не менее, Володя подражал старшему брату настолько, что мы даже посмеивались над ним, — с каким бы вопросом к нему ни обратиться, он отвечал неизменно одно: «Как Саша».
Бывало, кашу подадут на стол, его первого нарочно спрашивают: «Володя, как кашу хочешь: с молоком или с маслом?» Он всегда отвечал: «Как Саша».
Стремление подражать брату, искание путей, конечно, было, но не больше. Читать Маркса Володя начал уже в 18881889 году, в Казани, по-русски.
Научных марксистских книг Владимир Ильич тогда еще не читал, специальности своей еще не наметил. Помню, что читал и перечитывал по нескольку раз своего любимого Тургенева.
Остался у меня в памяти разговор с Володей о появившейся в ту зиму в одном из журналов новой повести А. Чехова «Палата № 6». Говоря о талантливости этого рассказа, о сильном впечатлении, произведенном им, — Володя вообще любил Чехова, — он определил всего лучше это впечатление следующими словами: «Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел…»
Летом, я помню, мы отмечали оба с Сашей, удивляясь этому, что Володя может по нескольку раз перечитывать Тургенева, — лежит, бывало, на своей койке и читает и перечитывает снова, — и это в те месяцы, когда он жил в одной комнате с Сашей, усердно сидевшим за Марксом и другой политико- экономической литературой, которой была тесно заставлена книжная полка над его столом.
Последний год, когда семья уплотнилась и жила теснее, Анна Ильинична с Александром Ильичом с удивлением наблюдали за тем, с каким увлечением Владимир Ильич перечитывал Тургенева. Вообще он много читал беллетристики.
«Капитал» впервые попал в руки Ленина в январе 1889 года. Конечно, для последующих событий эта дата особо важного значения не имеет и все-таки, если хотят устанавливать биографию Ленина, базируясь на фактах, а не на вымыслах, указанная дата столь же важна как, например, и указание, что Ленин родился в 1870 году, а не в 1886 году.
<...>
Максим Горький на предложенный ему однажды нами вопрос: как мог бы он объяснить, что Ленин питал такой большой интерес к Тургеневу, дал следующий ответ. Ленин был типичным русским интеллигентом и такими же типично русскими интеллигентами были и главные, наиболее видные персонажи Тургенева. Отсюда у него к ним сочувственное любопытство, как к «экземплярам одной и той же культурной породы». С другой стороны, Ленин обладал совершенно «нерусской чертой» — изумительной силою воли, и этим натура его глубоко отличалась от безвольной психической организации большинства типов Тургенева и резко от них отталкивалась. Подобного притяжения и одновременно отталкивания, симпатии и антипатии Ленин не ощущал совсем или не с такою силою, читая других писателей, и это объясняет, по мнению Горького, особый интерес Ленина и Тургеневу. Объяснение интересное, но обосновано ли оно: во-первых, не все видные фигуры Тургенева без воли. Базаров и Инсаров — люди с волею. Во-вторых, если допустить, что Горький прав, его рассуждения можно отнести не к Ленину, а к юноше Владимиру Ульянову. Иначе нужно предположить, что особый интерес, который Владимир Ульянов проявлял к персонажам Тургенева, вызывался каким-то смутным, но острейшим предчувствием, что с некоторыми «экземплярами этой породы» потом, когда он станет Лениным, ему придется вести беспощадную политическую борьбу.
