Представление о Ленине как правителе-избавителе от тяжких бед и грабежа было, несомненно, распространено среди крестьянства. О большом почтении к нему среди крестьян я впервые узнал в 1922 г., попав в село Васильевское в 60 верстах от Москвы. Один тамошний крестьянин мне весьма подробно стал объяснять, что «Ленин русский человек, крестьян он уважает и не позволяет их грабить, загонять в колхоз, а вот другой правитель — Троцкий — тот еврей, тому на крестьян наплевать, труд и жизнь их он не знает, не ценит и знать не желает».
В 1923 году беспартийные рабочие и служащие Московского депо Рязано-Уральской железной дороги накануне 6-летнего юбилея ячейки РКП(б) железнодорожной станции Москва в неурочное время отремонтировали паровоз серии У № 127. На передней части прикрепили надпись: «Беспартийные — коммунистам».
Паровоз передали Владимиру Ильичу со следующим письмом: «20-го мая, собравшись на празднование юбилея, рабочие и служащие депо Москва, передавая паровоз № 127 ячейке, единогласно постановили избрать тебя, дорогой Владимир Ильич, почетным машинистом. Вручая тебе паровоз, рабочие и служащие не сомневаются, что ты, Владимир Ильич, как опытный машинист, привезешь нас в светлое будущее.
Со дня избрания тебя, дорогой товарищ Владимир Ильич, почетным машинистом зачисляем тебя по штату машинистов по 14-му разряду 24-й разрядной тарифной сетки, — в связи с чем при сем прилагаем расчетную рабочую книжку».
Этот самый паровоз повез траурный поезд, в котором был гроб с телом Владимира Ильича, из Горок в Москву.
— Могилу готовьте вы... — сказал мне Л. Б. Каменев еще вчера, возвращаясь в Москву.
— Могилу поручить ему... — сказали товарищи в Доме Союзов.
И я поехал с товарищем Сафроновым, которому тоже поручили это дело.
Тело доставили во Дворец профсоюзов в Москву. По-видимому, были разногласия по поводу того, как поступить дальше. Кажется, дело дошло даже до открытых столкновений из-за того, кто является законным наследником тела покойного — родственники, государство или коммунистическая партия. В результате к работам по бальзамированию приступили лишь тогда, когда появились признаки разложения необратимого характера. Я случайно стала свидетельницей того, как тайная полиция — в Москве их тогда называли «соседями» — сопровождала мозг Ленина, который был доставлен из Горок в Москву отдельно от прочих бренных останков. На этот мозг претендовал нарком Семашко для своего института мозга. Вечером 24 января в английском лимузине, перед которым следовало восемь мотоциклистов, орган был перевезен из Дворца профсоюзов в институт. Я стояла у окна выделенной мне квартиры, когда эскорт промчался мимо. Синие и красные блики сигнальных огней трепетали на уличной грязи. Они отражались в льдинках и напоминали светлячков. Больше я не стала смотреть, подумав: «Опять какой-нибудь высокий гость, из-за которого солдат на мороз выгнали». Лишь спустя два дня я узнала, кого — или что — провезли под моими окнами.
Цит. по:
…Приехав в Москву недели через три, я был немедленно вызван в Высший Военный Редакционный Совет, где мне предложили отправиться в основанный в Москве Институт В. И. Ленина, для ознакомления с фотографической документацией, ввиду предполагавшихся иллюстраций для книг, посвященных Ленину.
«Ознакомление с документацией» продолжалось около двух недель. В облупившемся снаружи и неотопленном внутри «Институте В. И. Ленина» (не путать с менее облупившимся, но столь же неотопленным в те годы московским «Институтом К. Маркса и Ф. Энгельса»), меня прежде всего поразила стеклянная бaнка, в которой лежал заспиртованный ленинский мозг, извлеченный из черепа во время бальзамирования трупа: одно полушарие было здоровым и полновесным, с отчетливыми извилинами; другое, как бы подвешенное к первому на тесемочке, — сморщено, скомкано, смято и величиной не более грецкого ореха. Через несколько дней эта страшная банка исчезла из Института и, надо думать, навсегда. Мне говорили в Кремле, что банка была изъята по просьбе Крупской, что более чем понятно. Впрочем, слышал несколько лет спустя, будто бы ленинский мозг был перевезен для медицинского исследования куда-то в Берлин.
23 января гроб с прахом Ленина был из Горок перевезен в Москву и водружен в великолепном Колонном зале Дома профессиональных союзов. Мимоходом замечу, это здание, построенное еще в 1784 г., называлось до войны Благородным Дворянским Собранием, в нем устраивались приемы царей, дворянские собрания, благотворительные вечера и концерты. В течение трех дней сотни тысяч людей непрерывным потоком шли к гробу «проститься с Лениным». Шли и днем и ночью. Холод, мороз стоял нестерпимый, люди зябли, простуживались и все-таки стойко целыми часами дожидались очереди пройти к гробу. Мне кажется, что у русского народа есть гораздо большее, чем у других народов, особое мистическое любопытство, какая-то тяга посмотреть вообще на труп, на покойника, на умершего, в особенности, если покойник тем или иным выделялся из общего ранга. В паломничестве к гробу Ленина было и это любопытство, но, несомненно, было и другое чувство: засвидетельствовать перед покойником свое к нему уважение, любовь, признательность или благодарность. Пошла туда и наша редакция «Торгово-промышленной газеты», получившая от комиссии по организации похорон возможность пройти к гробу без долгих часов стояния в очереди. Без этого мы не могли бы своевременно выпустить газету. Отправился и я вместе с другими моими сотрудниками. Не идти я и не мог бы. В глазах мне подчиненных людей и моего начальства в ВСНХ это было бы большой и немедленно всеми замеченной демонстрацией. А делать ее у меня никаких мотивов не было. У меня, наоборот, были мотивы за то, чтобы идти. Во-первых, я действительно хотел взглянуть в последний раз, назовем это «проститься» с тем, чье большое политическое влияние я испытывал в годы моей молодости, двадцать лет перед этим, в течение 19011904 гг. Во-вторых, Ленин последнее время был для меня больше всего смелым зачинателем НЭПа, человеком 1921 г., а не человеком 1917 г., захватившим власть, разогнавшим Учредительное собрание, ставшим осуществлять те идеи, провал которых наш кружок («Лига наблюдателей») с большим удовлетворением установил в своей памятке «Судьба основных идей Октябрьской революции».
Стужа невероятная, но люди идут без шапок.
Гроб Ленина в Колонном зале был поставлен столь высоко, окружен таким количеством пальм, венков, цветов, прохождение около гроба должно было совершаться с такой быстротой, что, в сущности, умершего Ленина я и не увидел. Три или четыре года спустя, в 1927 или 1928 г., проходя по Красной площади, я решил зайти в Мавзолей Ленина. От того, что я там увидел, впечатление осталось удручающее, отвратительное. Под стеклянным колпаком лежала небольшая лакированная кукла с желтенькими усами. Каким-то лаком было покрыто ее лицо. Ничего, ну, абсолютно ничего сколько-нибудь схожего с человеком, которого я знал. Лет двенадцать перед этим, будучи в Париже, я зашел в музей Гревэн на бульваре Монмартр. Там из воска и разного материала специалисты делают с большим искусством точные «портреты»-фигуры в натуральную величину персон, по тем или иным причинам попадающим в поле большой актуальности, в поле обостренного внимания публики. Таковым может быть и король, и какой- нибудь генерал, ученый, политический деятель, артист или кровавый преступник-убийца. Фигуры из воска
