Том 12. Стихотворения

Свободу за руку она с собой ведет,
И раскрываются пред ней сердца и двери.
Полипы сумрачных, угрюмых суеверий,
Нагроможденные ошибками веков,
Не могут выдержать атаки легких слов,
Горящих пламенем ее души упрямой.
Она — поэзия, она — роман, и драма,
И чувство, и слова. Она светла всегда —
Фонарь на улице, на небесах звезда.
Она вошла в язык хозяйкою суровой.
Искусство отдает ей голос свой громовый.
Подняв с колен толпу униженных рабов,
Стирая старые следы морщин со лбов,
Она дарит народ отвагою своею
И превращается в могучую Идею.

Париж, январь 1834

«Поэма сетует, рыдая…»

Поэма сетует, рыдая; драма страждет
И душу всю излить через актеров жаждет.
На миг растрогана, спохватится толпа:
«Затея автора ведь, право, не глупа:
Он громы мнимые на мнимых шлет героев,
Из наших слез себе посмешище устроив.
Спокойна будь, жена; утри глаза, сестра».
Неправда: в сердце ум; и в пламени костра,
Зажженном мыслью в нем, мыслитель сам сгорает,
Кровь самого творца из драмы истекает;
Он узами существ, им созданных, пленен,
Он в них трепещет, в них живет и гибнет он;
И содрогается в творенье плоть поэта.
Он с созданным — одно; когда, вдали от света,
Творит он, — из груди он сердце рвет свое,
Чтоб в драму заключить; ваятель бытие
И плоть свою, — один на сумрачной вершине,
Все возрождаясь вновь, — в священной месит глине;
И тот, кто из слезы Отелло сотворит
Иль из рыдания Алкесту, — с ними слит.
Всем творчеством его, — единым, многоликим,
В котором он живет, истерзан злом великим, —
Источник света в нем, творце, не истощен;
Он человечностью всех больше наделен;
Он — гений меж людьми, он — человек меж ними.
Корнель — руанец пусть, но он душою в Риме.
В нем мужество и скорбь — с Катонами родство.
Шекспира бледен лик: не Гамлета, его
Ждет призрак роковой среди площадки темной,
Меж тем как лунный диск за ней встает огромный.
Поклен погублен тем, что вымышлял Арган;
И хрип предсмертный — смех его! В морской туман
Стремит ладью Гомер, с Улиссом путь свершая.
В груди апостола, все тело сотрясая,
Бьет Апокалипсис в ужасный свой набат.
Эсхил! В тебе Орест безумьем зла объят;
Гигантский череп был тебе судьбой дарован,
О гневный, чтоб к нему был Прометей прикован.

Париж, январь 1834

VERE NOVO [18]

Как день смеется, юн, на розах, полных слез!
Любовники цветов, прелестны вы средь роз!
В жасминовых кустах, как и в барвинках нежных,
Повсюду крыльев рой, слепящих, белоснежных;
Порхают, резвые, и, трепеща, не раз
Сожмутся вдруг и вновь раскроются тотчас.
Весна! Коснется ль мысль посланий, устремленных
К красавицам в мечтах от грезящих влюбленных,
Сердец, вверяющих бумаге весь свой жар,
Несчетных писем «к ней», что пишут млад и стар,
Любовью, хмелем их, безумством заполняя,
В апреле читанных, разорванных в дни мая, —
Покажется тогда: летят в лугах, в лесах
По воле ветерка и реют в небесах,
Повсюду, в поисках живой души, порхают,
От женщины к цветку, спеша, перелетают
Клочки посланий тех, любви былых гонцов,
Отныне ставшие роями мотыльков.

Май 1831