Том 12. Стихотворения

Утку любит пруд сердечно,
Пашня и скворец — друзья,
Только тяжким возом вечно
Недовольна колея.

Пчел манит левкой пахучий.
Древний сказочный Зефир
В поднебесье гонит тучи
И дарит прохладой мир.

Океан молчит смиренно.
Джерси отдохнул от бурь
И закутался надменно,
Как Сицилия, в лазурь.

Любит Феокрита строгий
И холодный Альбион;
Ветер помнит все эклоги,
По душе ему Бион,

И твердит он стих заветный,
Что давным-давно сложил
Мосх, который возле Этны,
Как сверчок у печки, жил.

Кашляет зима натужно,
Убегая в край снегов,
И слагают волны дружно
Песни на слова кустов.

Озарились, засияли
Мира хмурые черты,
И сердца тревожней стали,
Стали радостней цветы.

Васильков и кашек стайки
Слушают, скрывая страх,
Как судачат на лужайке
Ароматы о вьюнках.

На дороги, на овины,
На цветной ковер лугов
Мчатся белые лавины
Хлопьев снежных — мотыльков.

Океан струит сиянье.
Спешно вереск шьет убор —
Пастырское одеянье —
Старцу, патриарху гор,

Чтобы в мантии лиловой
Дряхлый, сгорбленный утес
Всепрощающее слово
Темной бездне произнес.

Гранвиль, июнь 1836

ПТИЦЫ

На кладбище большом, пустынном грезил я;
Внимала тишине могил душа моя
Среди травы, крестов, покоя гробового…
По воле божьей смерть — источник жизни новой.
Грусть овладела мной.

А рядом, весела,
Чужда смятению поникшего чела,
Шумела воробьев бесчисленная стая,
Над ложем роковым глухого сна взлетая.
То вечность строгую дразнил короткий миг…
Порхая, прыгая, сквозь гомон, щебет, крик
Тревожа дерзко смерть своими коготками
И клювики точа о мрачных статуй камень,
Как жизни семена, они клевали прах.
Крылатым крикунам внушить я вздумал страх:
«Мир — мертвым! — я сказал. — Вы гарпиями стали!» —
«О нет, мы воробьи!» — безбожные вскричали.
«Молчать, летите прочь!» — я был неумолим.
Они взлетели ввысь — со мной ли спорить им?
Но среди них один отстал и, полон жара,