Том 12. Стихотворения

ЕДИНСТВО

Там, на краю небес, за темными холмами,
Шар солнца, как цветок с лучами-лепестками,
В закатной красоте склонялся над землей.
А где-то средь полей, над сломанной стеной,
Где травы разрослись и плющ темно-зеленый,
Ромашка белая раскинулась короной.
И маленький цветок на рухнувшей стене
Смотрел, как перед ним в лазурной вышине
Сияло вечное, прекрасное светило.
«И у меня лучи», — ромашка говорила.

Гранвиль, июль 1836

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ДРУГОМУ

Они опять про то! Что ж, наконец открою:
Все, в чем меня корят, — мой век, любимый мною.
Никто не тронул бы, безвестного, меня,
Когда б не содержал я атома огня,
Что золотым лучом украсил наше время.

Вчера я — гражданин. Теперь поэта бремя
Несу. «Романтик» я, а после — «либерал».
Кусайте же меня, куда б я ни шагал.
Я мрачен, и мое всех отравляет слово,
Мое второе я удар принять готово.

Ты помнишь первые мои шаги… И ты
Спешишь меня облить потоком клеветы,
Когтя мои стихи резвее всех на свете!
Не мил ли я тебе, как розовые дети?
И ты коришь меня: «Ах, сударь, что за срам!
Все стансы — босиком; корсета нет у драм».
Но муза девственный покров с себя срывает,
И светлый огнь искусств все правила сжигает.
Ты, буквоед Жеронт, теперь, врагам на страх,
Все изумляешься в изношенных стишках,
Что громкий голос мой — заклятый враг порядка,
Что жив еще малыш, которого так сладко
И хлебом и водой сам Буало питал, —
Малец тяжеловат его коленям стал.
Перед тобой — стихи с крылами и с когтями.
О! Эти не пойдут вослед за образцами,
Как за учителем толпа учеников…
Сноп молний из моих взвивается стихов.
И вот ты издаешь унылый вой шакала
Из клетки своего почтенного журнала.

Премудрость ветхую ведешь навстречу мне —
Бугура самого, за ним отца Рене,
И, чтимыми давя поэта именами,
«Мятежник!» — наконец вопишь ты со слезами.

«Аминь, аминь, аминь!» — педантов хор твердит.
Я схвачен — мне теперь экзамен предстоит.
Сорбонна порет чушь, каракули марая;
С гусиного пера злость брызжет шутовская:
«Чего они хотят, новаторы? Стихов?
Их черным книгам люб один ночной покров.
Читает в ужасе их дева молодая,
Пинд содрогается, рычанью рифм внимая.
Все ими сметено! Александрийский стих
Цезуры разметал и прыгает без них.
Как вепрь в густой траве иль в чаще мяты белой,
Явился перенос, строку ломая смело.
Что нам грозит, друзья! Ришле — в стране теней,
А нам авторитет теперь всего нужней.
Вернемся к правилам, бесчестие забудем.
Кастальский ключ — вода: отныне трезвы будем.
Всем здравомыслящим завет навеки дан:
Коль истинный мудрец стремленьем обуян,
В словесном мастерстве их вождь — Квинтилиан,
И Лейбниц — в алгебре, Вегеций — в деле ратном».

Слыть мудростью всегда невежеству приятно.

И неужели мне тебе сказать нельзя
То, что сказал другим, им палкой не грозя?