Том 13. Стихотворения

Лев, кошку выбравший соратником деяний!
Воитель, казнями себе натерший длани,
В тень мерзкую вдовы Скарроновой уйдя,
В Бавиле властного поводыря найдя.
Надменный меч — в ножнах, облизанных хорьками!
Лавр, весь испятнанный кровавыми руками!
Король — решеточник и свалочник! Венец,
К чьим лилиям прильнул в ночной тиши чепец
Ханжи-монахини; в котором скрыл от взгляда
Скуфью железную тот старец — Торквемада!

О, королем своим затоптанный народ!
О, мир, что под звездой упавшею гниет!

Закат эпохи той в удел достался совам,
Что выползли из дупл, ночным внимая зовам.
Маячил в темноте строй виселиц и плах,
И смутно высились внушающие страх —
Одно на западе, другое на востоке —
Два колеса. И с них кидали взор безокий
Два трупа — тех, кому молился род людской.
Был первый Совестью, и Родиной — второй.

О царственный Луи! Блистательный властитель,
Герой! Но в будущем, где истины обитель,
Где разных Бурдалу смолкают голоса,
Триумф твой повезут — два этих колеса».

Настала тишина, на миг умолкло слово;
Но маска грянула свирепым смехом снова:

«Вперед! Река рычит, и ветра вой не стих.
Вперед же, короли! Куда? Что гонит их,
Когда земного им, умершим, нету дела?
Что за тревога их погнать во тьму сумела?
Вперед, вперед! Куда ты их уводишь, ночь?
Найти Четвертого ты хочешь им помочь?

***

Что рассказать о нем, об этом — о четвертом?

Он срам и грязь вознес над миром распростертым.
Не кровью он, как те, был залит, а слюной.
Коль прадед солнцем был, он стал безглазой мглой;
Он смрад распространил; он вызвал затуханье
Последнего луча, последнего дыханья;
В сердца измученных туман вливал он тот,
Что гнилью стелется вдоль топей и болот.
Он бит под Росбахом, он голод ввел с Террейем.
Прощай, все светлое, все то, чем сердце греем!
Бесстыдство, произвол, стяжательство, позор;
Привычка мерзкая — идти наперекор
Всему, что честь велит. Сатир настороженный,
Он был ничтожеством и мразью был зловонной!
Близ прочих королей порой кружил орлан;
Они — источник слез, несчастий, казней, ран,
Бичей и ужасов. Он — только поруганье!
И Франции чело, куда сам бог сиянье
Свое струил, — при нем, при этом короле,
Обучено клонить свой мутный стыд к земле.
О горе! Паника подругой флагу стала;
Постыдное «Бежим!» два раза прозвучало:
Тут завопил разгром, банкротство взвыло там.
Старинным доблестям пришел на смену срам.
Честь умерла. Одно Фонтенуа блеснуло
При царствованье том подвальном; все уснуло
При трусе-короле: что подвиги ему?
И, паутиною перевивая тьму,
Хватая на лету в их устремленье к небу
Красу и молодость — распутству на потребу,
Гнездом паучьим он свою кровать вознес.
Но все ж заря дарит земле мерцанье рос;
День занимается, и бодрый веет холод;
И Франция уже — та кузница, где молот
Прогресса прогремел и новый мир кует.
Все идеала ждут, король же — нечистот;
Дня жаждет Франция, а он во мраке бродит
И, утром устрашен, с ним рядом ночь возводит:
К Парижу льнет второй, им созданный, Содом.

Какое ж прозвище такому подберем?

Глядите: подлые инстинкты, яд разврата,
Все виды низостей, какими честь распята,
Неведенье добра и зла, исканье тех,
Кто всех гнусней, разгул, неблагодарность, грех,
Вздох облегчения, что сына смерть умчала,
Служенье голоду, чтоб денег прибывало,