И все наладится. Я с вами потому, Что добрым быть хочу наперекор всему. Я говорю: нет! нет! Довольно наказаний! Ты, сердце старое мое, дрожишь заране При виде слез скупых, отчаянья мужей, Убитых скорбью жен и плачущих детей. Когда в беременных вонзают штык солдаты, И руки из земли видны во рвах проклятых, И в плен захваченных подводят к тем же рвам, Не надо говорить: «Я изгнан, жертва сам. Что наши горести пред бездной их мучений? Они прошли весь ад и мук и оскорблений, Они развеяны по ветру, чтобы прах, Как в черной пропасти, рассеялся впотьмах. Где? Разве знает кто? Они к нам тянут руки; Но уж встают из тьмы понтоны — область муки — С их трюмом сумрачным, где огражден больной От бездны лишь бортов дрожащею стеной. Не встанешь во весь рост. Качает в океане. Руками надо есть из общей всем лохани, Гнилую воду пить, стирая жаркий пот, Пока волна тюрьму плавучую несет, А море бьет в борта, и в трюме всё мрачнее Орудия свои вытягивают шеи. Мне этот мрачный ад уже давно знаком. Никто не хочет зла, — а столько зла кругом! О, сколько душ сейчас дрожат в тисках угрозы На море стонущем, под небом, льющим слезы, Перед неведомым, пред страшной крутизной! Быть брошенным сюда с тревогою, с тоской, Песчинкой быть в толпе, от ужаса дрожащей, В тумане и грозе, средь пустоты мертвящей, Средь всех и одному, без помощи, без сил, С сознаньем, что любовь жестокий рок разбил. Где я? Поблекло все, пришло в оцепененье. Все распадается, везде опустошенье. Земля уходит, с ней из глаз и мир исчез. И превращается вдруг вечность в дикий лес. Из боли, праха я. Во всем непостоянство. Нет дела никому здесь до меня. Пространство — И бездна! Где же те, с кем я делил покой? Как страшно чувствовать себя во тьме ночной! Для самого себя я стал лишь сном напрасным. Невинных столько душ под бременем ужасным Обмана гнусного и кары без конца! «Как! — говорят они. — То небо, что сердца Нам грело, отнято? Отчизны нет нам боле? Верните мне мой дом, мое хозяйство, поле, Жену мою, детей! Верните радость дня! Что сделал я, чтоб так вам отшвырнуть меня В жестокий вой стихий и моря пену злую? Кто прав меня лишил на Францию родную?» Как, победители! Не смея заглянуть В провалы общества, во тьму, что душит грудь, Не изучив до дна то зло, где зреют беды, Не пробуя найти рычаг для Архимеда, Ключ, что открыть нам путь в грядущее готов, Как! — после всех боев и тягостных трудов, Порывов мужества, усилий непреклонных, — Вы видите одно решение — понтоны, И, братья старшие, страны ведущий ум, Несчастных узников швырнули в душный трюм? Приказано изгнать навек — кого же? Тайну! Загадку закрепить декрет дан чрезвычайный. Стал на колени сфинкс, смущавший вам умы? Какие ж старики, какие дети мы! То бред, правители! Во имя государства, Чтобы найти от бед и катастроф лекарство, Чтоб нищету избыть, узлы все развязать, Вопросы разрешить — их надобно изгнать? И, возвратясь к себе, кричать: «Ведь мы министры! Порядок водворен». А где-то мечет искры Из туч, нависнувших над морем, небосвод, И средь угрюмых волн Смерть — рулевой — ведет Под адскою зарей не бриг, несущий грузы, А полный трупами разбитый плот «Медузы». Как! Страхи кончены, беда отвращена, Раз тех, кто побежден, уносит прочь волна? Как! Пропасть им открыть для долгого мученья, Виновных, правых в ад столкнуть без сожаленья, Добро и зло смешать и погрузить во тьму, В разверстый океан, сказав: «Конец всему»? Быть черствыми людьми, чей суд немилосердный — Несправедливый суд — работать рад усердно Вплоть до того, что всех сразил бы грозный меч! Чтоб члены исцелить, ужель их все отсечь? Как! Выхода искать в пучине волн суровых И, позабыв о том, что вы — страны основа, Низвергнуть в бездну все: и мысли, и дела, И грусть, которая нам душу облегла, И правду, и людей с отважными сердцами, Жен, выходивших в бой за братьями, мужьями,
