Стал жертвой! Вот она, чудовищность людей: Брать с изверга пример! Одни злодейства стали Причиною других. Ужель так низко пали Вы, люди скорбные, что и закон, увы, Лишь продолженье зла, в каком погрязли вы? Нагую гоните вы душу человечью Навстречу вечности: ужасна эта встреча! Так душу обнажать, судья, запрещено: Ища пристанища, она пойдет на дно. Мы слепы. Бог ведет нас всех: тьмы покрывалом Прикрыл он лица нам. Недаром же не дал он Нам быть прозрачными. И этот саван — плоть — Слетает с нас тогда, когда решит господь. Усталой старости кратчайшие мгновенья Бог для раскаянья нам дал, для размышленья. А умерщвлять так вдруг — великая беда! Кто б ни был ты, но бог — незрим и добр всегда — Сам бездну вечности пред нами отверзает. Он может! Всех, кто пал, к себе он принимает, Задумчивый творец. А что закон земной? Мы, бренные тела с бессмертною душой, Под звездами небес расстлались темнотою. Я тайна для себя. Господь лишь знает, кто я. Не вправе маску снять со своего лица Ты, человек; не тщись перехитрить творца. Как! Прерываете вы бытие земное, Захлопнув наугад окошко роковое? Но знайте: умерший родится где-то вновь. Вновь! Ужас этих слов пусть леденит вам кровь, О бледные творцы чернейшего злодейства! Вам ясны судьбы душ? (Указывая на осужденного.)
Чтоб накормить семейство, Задумал он убить. А вы сытей его! Вы убиваете его. А для чего? Чему же собственно вы радуетесь, люди? Что схожи сделались и зло и правосудье? Смерть, птица дикая! Кто вымерит размах Твоих могучих крыл на суше и морях? Ты белое крыло возносишь в мир надзвездный, А сумрачным крылом коснулась адской бездны. Что знаем? Библия священника страшит, А разум наш, увы, беспомощно скользит Лишь по зловещему пределу вероятий, И совесть узницей томится в каземате. В поступках ваших дать не можете ответ. Падение во тьму вы наблюдали? Нет, Вы не имеете об этом представленья. О, это темное, огромное паденье Во тьму кромешную, в ее отверстый зев, Где бесконечностью кипит неясный гнев! Представьте же себе: летит приговоренный, И руки страшные расставил мрак бездонный. О, скорбь! Святой покой как смеешь нарушать Ты, смертный, чей удел — лишь терпеливо ждать? Кричит небесному земное правосудье: «Я только праведно!» О, верьте старцу, люди, — Мы только плевелы, и еле виден нам Серп; а рука жнеца, который где-то там, В глубокой темноте, что будущим зовется, И вовсе не видна… Но увидать придется! Казнить вот этого?.. О, небо! Плачу я. А что он мне? Кто он? Лишь бог ему судья! Убить, не выяснив, кто этот, над которым И небо благостное медлит с приговором! Вы точно взвесили намеренья свои? Все ль ясно для тебя, премудрого судьи, И для тебя, народ немилосердный? Крылья Раскинет тот, кого толкнули вы к могиле. Но смерть насильственная может породить, Быть может, ястреба, — голубку, может быть. А вдруг невинен он? Терзали вас сомненья? Быть может, будет взлет, а вовсе не паденье, И вашему суду могила даст отпор. Чем перед господом ваш будет приговор? Коль вы не знаете, так осторожны будьте. Земля — песчиночка средь безграничной мути Соседних с нею бездн, туманностей, глубин; Но лишь затронете вы атом хоть один — И содрогается тогда вся бесконечность. О, величайшую творит бесчеловечность Род человеческий, безумен, исступлен: Уравновесил он злодейство и закон! С холодной вышины глаза следят за вами: Не ждите, чтоб они наполнились слезами. Есть соглядатаи! Внимательно глядят! Не возмущайте их убийством наугад. Ведь скажут: стали мы неистовства рабами. Куда бросаем, что? — Не ведаем и сами, Что именно пожрать должна немая тьма. Ах, покушения прискорбные весьма — Бросать в неведомое то, что неизвестно! Зачем усугублять оцепененье бездны
