вредоносная — это воспитание, которое дает учитель.
Отсюда и возникает необходимость наблюдать за системой воспитания.
Можно было бы сказать, что в наш век существуют две школы. Эти две школы вобрали в себя и словно подытожили два различных течения, которые увлекают цивилизацию в противоположных направлениях: одно — к будущему, другое — к прошлому; имя первой школы — Париж, имя другой — Рим. Каждая из этих школ придерживается своей книги; книга Парижа — это Декларация прав человека; книга Рима — «Силлабус». Обе книги высказывают свое отношение к прогрессу. Первая говорит ему «да», вторая — «нет».
Прогресс — это поступь бога.
Революции, хотя они напоминают порою ураган, угодны небу.
Всякий ветер — это дуновение божественных уст.
Париж — это Монтень, Рабле, Паскаль, Корнель, Мольер, Монтескье, Дидро, Руссо, Вольтер, Мирабо, Дантон.
Рим — это Иннокентий III, Пий V, Александр VI, Урбан VIII, Арбуэс, Сиснерос, Лайнес, Гриландус, Игнатий.
Мы назвали школы. А теперь обратимся к ученикам. Сравним их.
Взгляните на этих людей; это те — я на этом настаиваю, — у кого нет ничего; они несут на своих плечах бремя человеческого общества; в один прекрасный день они теряют терпение, — мрачный бунт кариатид; сгибаясь под тяжестью бремени, они восстают, они вступают в бой. Внезапно, в диком опьянении битвы, перед ними вырастает опасность поступить несправедливо; они сразу останавливаются. В них живет великий порыв — революция, в них сияет яркий свет — истина; они неспособны испытывать гнев в большей мере, чем этого требует справедливость; они являют цивилизованному миру зрелище того, как, будучи угнетенными, можно сохранять умеренность, а будучи несчастными — доброту.
А теперь взгляните на других людей. Это — те, у кого есть все. Если первые находятся внизу, то эти — наверху. И вот им представляется случай проявить подлость и жестокость; они хватаются за эту возможность. Один из их вожаков — сын министра; другой их вожак — сын сенатора; среди них есть и принц. Они идут на преступление и заходят настолько далеко, насколько им позволяет короткая летняя ночь. И не их вина, что им пришлось остаться всего лишь бандитами, в то время как они мечтали стать убийцами.
Кто породил первую толпу? Париж.
Кто породил вторую толпу? Рим.
А ведь до того, как их воспитали, эти люди, повторяю, были равны. Дети богачей и дети бедняков на заре своей жизни были одинаково прелестными розовощекими младенцами с белокурыми волосами; им была свойственна одна и та же нежная улыбка; их называли одним и тем же священным словом — «дети»; слабость делала их почти равными мотыльку, чистота — почти равными богу.
И вот теперь, став взрослыми, они переменились: одни остались добрыми, другие сделались варварами. Почему? Потому что их душа, их ум испытывали различные влияния, раскрывались в различной среде; одни дышали воздухом Парижа, другие — воздухом Рима.
Воздух, которым дышат, определяет все. От этого зависит облик человека. Дитя Парижа, даже необразованное, даже невежественное — ибо до тех пор, пока не будет осуществлено обязательное обучение, они, по воле правительств, будут обречены на невежество, — так вот, дитя Парижа, не подозревая об этом и не замечая этого, дышит воздухом, который делает его честным и справедливым. В этой атмосфере — вся наша история: памятные даты, великие деяния и великие творения, герои, поэты, ораторы, «Сид», «Тартюф», Философический словарь, Энциклопедия, терпимость, братство, здравый смысл, литературные идеалы, общественные идеалы, великая душа Франции. Атмосфера Рима проникнута инквизицией, указателем запрещенных книг, цензурой, пытками, верой в непогрешимость одного человека, заменившей веру в божественную справедливость, отрицанием науки, утверждением вечного ада, дымом кадильниц и пеплом костров. Париж порождает народ, Рим порождает чернь. Если бы фанатизму удалось принудить цивилизацию дышать атмосферой Рима, все было бы потеряно: в тот день человечество погрузилось бы во мрак.
В Брюсселе царила атмосфера Рима. Люди, которые бесчинствовали на площади Баррикад, — ученики Квиринала; они до такой степени католики, что перестали быть христианами. Они сильны; они отлично научились пресмыкаться и извиваться; им знакомы оба пути — путь Мандрена и путь Эскобара; они изучили все ночные приемы, навыки бандитизма и догматы папских посланий; они бы собственноручно сжигали на кострах, если бы не были иезуитами; они со знанием дела нападают на мирно спящий дом и используют свой талант во славу религии; они защищают общество на манер грабителей с большой дороги; они сочетают усердную молитву с нападением и взломом; они скатываются от ханжества к бандитизму; словом, своим поведением они показывают, как легко ученикам Лойолы стать подражателями Шиндерханнеса.
Возникает один вопрос.
Злодеи ли эти люди?
Нет.
Кто же они в таком случае?
Глупцы.
Быть жестоким нетрудно; для этого достаточно быть глупцом.
Но родились ли они глупцами?
Вовсе нет.
Их сделали глупцами; мы только что об этом сказали.
Одурманивать людей — это искусство.
Священнослужители различных культов именуют это искусство «свободой обучения».
Они не вкладывают в это понятие никакого злого умысла: их собственный разум был искалечен; испытав это на самих себе, они хотят проделать то же самое с другими.
Кастрат, создающий евнухов, — вот что такое «свободное обучение».
Подобной операции будут подвергнуты наши дети, если будет дан ход закону, впрочем маложизненному, который был принят ныне покойным Собранием.
Рассказ о двух событиях, который вы только что прочли, — всего лишь заметка на полях этого закона.
Кто говорит «воспитание» — говорит «управление»; обучать — значит царить: мозг человека — точно податливый воск; на нем отпечатывается добро или зло, в зависимости от того, воздействует ли на него идеал или в него впивается когтистая лапа.
Воспитание, осуществляемое духовенством, означает осуществляемое духовенством правление. Правление этого рода осуждено. Это оно воздвигло на величественной вершине прославленной Испании ужасный алтарь Молоха — кемадеро Севильи. Это оно создало после античного Рима папский Рим — чудовищное удушение Катона рукою Борджа.
Диалектика подчиняется двойному закону: обозревать верху и пристально изучать вблизи. Правители-священники оказываются несостоятельными с обеих точек зрения: вблизи видишь их пороки, сверху видишь их преступления.
Они держат взрослых в тисках, они накладывают свою лапу и на детей. Историю, которую творил Торквемада, излагает Лорике.
Вершина — деспотизм, основание — невежество.
У Рима много рук. Он подобен античному сторукому Пеликану — гекатонхейру. Это чудище считали сказочным до появления спрута в океане и папской власти в средневековой Европе. Папская власть сначала называлась Григорий VII, и она превратила королей в рабов; затем она называлась Пий V, и она превратила народы в узников. Французская революция заставила ее выпустить добычу; грозный меч республики обрубил щупальца, обвивавшие человеческую душу, и освободил мир от этих зловредных пут, которые Лукреций называл arctis nodis religionum;[40] но щупальца
