Том 15. Дела и речи

мысли, — что Собрание решит продлить на неопределенное время свои полномочия… (шум и отрицания) если окажется, говорю я, что Собрание продлит — вам не нравятся слова «на неопределенное время», хорошо! — свои оспариваемые отныне полномочия; если оно не зафиксирует дату окончания своих работ; если Собрание останется в нынешнем положении по отношению к стране, — тогда — еще есть время сказать вам это — дух Франции, оживляющий и вдохновляющий это Собрание, покинет его. (Протесты.) Тогда это Собрание не будет больше чувствовать, что в его груди бьется сердце нации. Быть может, ему и дано будет существовать, но не жить. Политическую жизнь декретировать нельзя. (Продолжительное движение в зале.)

РЕЧИ В ЗАКОНОДАТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ (1849 –1 851)

НИЩЕТА 9 июля 1849 года

Господа! Я поддерживаю предложение достопочтенного господина де Мелена. Прежде всего отмечу, что подготовка предложений по всей тринадцатой статье конституции представляет собой громадную работу, тяжести которой не вынесла бы взявшаяся за нее комиссия. Однако в данном случае имеется в виду лишь подготовка законодательства, учреждающего общественное попечение и социальное обеспечение. Именно это подразумевал своим предложением достопочтенный докладчик, так понимаю его я сам и в этом его поддерживаю.

Позвольте мне сказать несколько слов в разъяснение тех политических вопросов, которые затрагиваются в данном предложении.

Господа, мне постоянно приходится слышать, и только что, готовясь подняться на эту трибуну, я вновь слышал это, что не существует двух способов восстановления порядка. Говорят, что во времена анархии нет более совершенного средства, чем применение силы, что за исключением силы все бесполезно и бесплодно и что предложение достопочтенного господина де Мелена, как и все подобные предложения, должно быть отклонено, потому что оно — я повторяю выражение, которое было употреблено, — является лишь замаскированным социализмом. (Выкрики справа.)

Господа, я полагаю, что такого рода речи были бы менее опасны, если бы их высказали публично, с этой трибуны, а не произносили шепотом; и если я ссылаюсь на эти разговоры, то лишь в надежде вызвать на трибуну для объяснения тех, кто высказывал изложенные мною мысли. В таком случае, господа, мы могли бы открыто сразиться с ними. (Ропот на правых скамьях.)

Добавлю, господа, что люди шли даже дальше… (Оратора перебивают.)

Голос справа. Кто? Кто? Назовите тех, кто так говорил!

Виктор Гюго. Пусть говорившие так назовут себя сами. Это их дело. Пусть они имеют мужество высказать с этой трибуны те мнения, которые они высказывают в кулуарах и на заседаниях комиссий. Что касается меня, то мне не свойственна такая роль — называть имена тех, кто прячется. Проявляются идеи — и я борюсь с идеями; когда же выступят люди — я буду сражаться с людьми. (Волнение в зале.) Господа, вам известно, что вещи, о которых не говорят открыто, часто приносят наибольший вред. Сказанное здесь публично предназначается для масс, а высказанное тайком предназначается для голосований. Так вот, что касается меня, то я не желаю тайных речей, когда дело идет о будущем моего народа и о законах моей страны. Я оглашаю высказанное тайком; я разоблачаю скрытые влияния. Это мой долг. (Сильное волнение в зале.)

Итак, я продолжаю... Говорящие таким образом добавляют, что «возбуждать в народе надежды на рост благосостояния и уменьшение тягостей — значит обещать невозможное; что ничего не может быть сделано, кроме того, что уже делалось всеми правительствами при подобных обстоятельствах; что все остальное — лишь напыщенные фразы и химеры и что в настоящее время достаточно репрессий, а в будущем — гнета». (Сильный ропот. К оратору обращаются с различными вопросами многие депутаты правого крыла и центра; особую активность проявляют гг. Дени Бенуа и де Дампьер.)

Я счастлив, господа, что мои слова вызвали такие единодушные протесты.

Председатель г-н Дюпен. Собрание действительно проявило свои чувства. Председателю нечего добавить! (Возгласы: «Превосходно! Превосходно!»)

Виктор Гюго. Я не так понимаю восстановление порядка… (Оратора перебивают справа.)

Голос. Никто этого так не понимает!

Г-н Ноэль Парфе. Это было сказано в моем кабинете. (Крики на правых скамьях.)

Г-н Дюфурнель (обращаясь к Н. Парфе). Назовите имена! Скажите, кто так говорил!

Г-н де Монталамбер. С разрешения уважаемого господина Гюго я осмелюсь заявить… (Его перебивают.)

Голоса. На трибуну! На трибуну!

Г-н де Монталамбер (с трибуны). Беру на себя смелость заявить, что утверждения уважаемого господина Виктора Гюго являются тем более необоснованными, что предложение господина де Мелена было единогласно одобрено комиссией, и лучшим доказательством этого является то, что комиссия избрала докладчиком самого автора предложения. (Возгласы: «Превосходно! Превосходно!»)

Виктор Гюго. Уважаемый господин Монталамбер отвечает на то, чего я не говорил. Я не говорил, что комиссия не была единодушна в одобрении предложения, я лишь сказал — и подтверждаю это, — что мне часто приходилось слышать приведенные мною слова и что, в частности, я слышал их, поднимаясь на трибуну. Исходя из того, что скрытые возражения, на мой взгляд, являются наиболее опасными, я считаю своим правом и своей обязанностью изложить их публично, пусть даже вопреки желанию их авторов, чтобы покончить с этими возражениями. Вы видите, что я был прав, так как от первых же моих слов их охватил стыд и они исчезли. (Шумные протесты справа. Многие депутаты, среди шума, обращаются к оратору с вопросами.)

Председатель. Оратор никого персонально не назвал, но в его словах содержится что-то, затрагивающее каждого; вот почему я рассматриваю реакцию Собрания как единодушное опровержение его слов. Предлагаю вам вернуться к существу вопроса.

Виктор Гюго. Я приму опровержение Собрания лишь в том случае, если оно будет сделано не на словах, а на деле. Мы увидим, покажет ли будущее мою неправоту. Мы увидим, будет ли сделано что-либо помимо подавления и репрессий. Мы увидим, не обратятся ли мысли, от которых отмежевываются сегодня, в политику, которая будет провозглашена завтра. А пока, так или иначе, мне кажется, что вызванное мною единодушие Собрания само по себе великолепно… (Шум. Оратора перебивают.)

Ну что же, господа, перенесем наш спор за пределы этого зала и не станем занимать им внимание членов Собрания. Покончив с этим, мне, может быть, дозволено будет заявить, что, со своей стороны, я не считаю систему, сочетающую подавление с репрессиями и ограничивающуюся ими, единственным и достойным способом восстановления порядка. (Снова ропот в зале.)

Я сказал, что не хочу привлекать внимания членов Собрания… (Шум в зале.)

Председатель. Собрание не обращает внимания. Оратор сам себе возражает и сам