Том 15. Дела и речи

носить башмаки, на которых крупными буквами значится «каторжник», вынуждены ходить босиком. Деньги, которые им посылают, у них отбираются. Если они забывают снять шапку перед кем-нибудь из тех преступников, ваших агентов, которые их караулят, их постигает суровая кара: кандалы, карцер, голод; а бывает и так, что провинившегося на четыре часа в день, две недели подряд, привязывают толстыми веревками за шею, грудь, руки и ноги к столбу. Декрет, изданный 29 августа неким Боннаром, который именует себя губернатором Гвианы, разрешает надзирателям убивать ссыльных на месте в случае так называемого «неповиновения приказу». Ужасный климат, тропическое небо, зловонная вода, лихорадка, тиф, неизбывная тоска по родине; ссыльные гибнут — тридцать пять человек из двухсот умерло на одном только острове святого Иосифа, трупы швыряют в море. Вот, сударь.

Я знаю, частое повторение все тех же похоронных разговоров вызывает у вас улыбку; но в то время как вы улыбаетесь, другие плачут. Согласен, ваши жертвы — дети, осиротевшие из-за вас, женщины, овдовевшие по вашей вине, могилы, вырытые для ваших жертв, все это уже достаточно избито. Все эти саваны уже истрепаны. Я не могу вам предложить ничего поновее, — что поделаешь! Вы убиваете, люди умирают. Что ж, каждому своя участь; нам приходится мириться с фактами произвола, вам — с воплями негодования; нам — с преступлениями, вам — с призраками.

Впрочем, нам здесь предлагают замолчать и прибавляют, что в случае, если мы, изгнанники, сейчас возвысим голос, этим не замедлят воспользоваться, чтобы выгнать нас. И хорошо сделают! Покинуть Англию в ту минуту, когда вы там появитесь, — это было бы правильно.

Для выгнанных в этом было бы нечто похожее на славу.

А кроме того, с точки зрения политики это было бы вполне логично. Преследовать гонимых — наилучший способ воздать почести гонителю. Это можно прочесть и у Макьявелли и в ваших глазах.

Нежнейшая ласка предателю — оскорбить тех, кого он предал. Плюнуть в лицо Иисусу Христу — значит подарить улыбкой Иуду.

Итак, пусть делают что хотят.

Пусть подвергают нас гонениям.

Каковы бы ни были эти гонения, во что бы они ни вылились, знайте: мы примем их гордо и радостно и будем приветствовать их, покуда не кончат приветствовать вас. Это не ново: всякий раз, когда кричат: «Ave, Caesar!» [13]— голос человечества, словно эхо, отвечает: «Ave, dolor!» [14]

Никакими гонениями невозможно скрыть ни от наших глаз, ни от глаз истории тех страшных преступлений, которые вы совершили. Никакие гонения не заставят нас хоть на миг потерять из виду тот образ правления, который вы установили на следующий день после переворота: непрекращающийся банкет католиков и солдафонов, разгульное празднество митр и киверов, единение духовной семинарии и казармы в шумных оргиях, мешанину расстегнутых мундиров и залитых вином сутан, пирушку епископов и капралов, где никто уже ничего не соображает: Сибур сыплет проклятиями, а Маньян молится, священник режет освященный хлеб саблей, а солдат пьет из дароносицы; никакие гонения не заставят нас хоть на миг потерять из виду неизменный фон, на котором развертывается ваша судьба: великую хиреющую нацию, гибель света, озарявшего весь мир, запустение, безысходную скорбь, чудовищное вероломство, Монмартр — эту гору, высящуюся на вашем зловещем горизонте, недвижное облако дыма от расстрелов на Марсовом поле; там — черные треугольники гильотин 1852 года, а здесь, у наших ног, во мгле — океан, и пенящиеся волны уносят вдаль трупы тех, кого вы сгубили в Кайенне.

О! Проклятия, которые произнесут грядущие поколения, тоже подобны морю, и память о вас, словно омерзительный труп, навеки сгинет в пучине.

О несчастный! Есть ли у вас хоть смутное представление о том, что души людей отвечают за злодеяния, совершенные ими при жизни? Что ждет вас завтра? Что ждет вас на земле? Что ждет вас в могиле? Что вам предстоит? Верите ли вы в бога? Кто вы такой?

Иногда, ночью, мучась бессонницей — ведь когда родина спит, изгнаннику не заснуть, — я гляжу на Францию, черной громадой вырисовывающуюся вдали, я гляжу на извечный небосклон, олицетворяющий извечную справедливость, я вопрошаю мглу о вас, я вопрошаю мрак господень о том мраке, который водворили вы, и, внимая великому безмолвию вселенной, я проникаюсь жалостью к вам, сударь.

Виктор Гюго.

ДЕКЛАРАЦИЯ ПО ПОВОДУ ВЫСЫЛКИ С ОСТРОВА ДЖЕРСИ

Три изгнанника — неустрашимый и красноречивый писатель Рибейроль, благородный депутат римского народа Пьянчиани, мужественный узник Мон Сен-Мишеля Тома — только что высланы с острова Джерси.

Это серьезное дело. Кто виден на поверхности? Английское правительство. Кто скрывается в глубине? Французская полиция. Рука Фуше может надеть перчатку Кэслри; свидетельство тому — это событие.

Государственный переворот начал свое наступление на английские свободы. Англия дошла до того, что изгоняет изгнанников. Еще один шаг — и Англия станет придатком французской империи, а Джерси — кантоном округа Кутанс.

В этот час наши друзья уже уехали; высылка совершилась.

Потомство оценит этот факт; мы лишь констатируем его, мы принимаем его к сведению. Если оставить в стороне оскорбленное право, насилия, объектом которых мы являемся, вызывают у нас улыбку.

Французская революция продолжается; французская республика воплощает право; будущее неотвратимо. Какое же значение может иметь все остальное? К тому же, что означает эта высылка? Еще одно украшение в уборе изгнания, еще одно отверстие в знамени.

Не должно быть, однако, никаких неясностей.

Вот что мы, изгнанники Франции, говорим вам, английскому правительству:

г-н Бонапарт, ваш «могущественный и сердечный союзник», по закону не имеет права ни на какое иное положение, кроме положения человека, которому предъявлено обвинение в государственной измене;

г-н Бонапарт уже четыре года находится под действием приказа о предании суду, который подписали председатель Верховного Суда Ардуэн, судьи Делапальм, Патайль, Моро (от департамента Сены), Коши и который скрепил генеральный прокурор Ренуар;

г-н Бонапарт, будучи должностным лицом, принес присягу республике и нарушил ее;

г-н Бонапарт поклялся в верности конституции и разорвал конституцию в клочья;

г-н Бонапарт, обязанный блюсти все законы, преступил все законы;

г-н Бонапарт бросил в тюрьмы неприкосновенных народных представителей — депутатов — и разогнал судей;

г-н Бонапарт, спасаясь от суда, делал то, что делает преступник, спасаясь от жандармов, — он убивал;

г-н Бонапарт рубил саблями, обстреливал картечью, уничтожал, избивал днем, расстреливал по ночам;

г-н Бонапарт гильотинировал Кюизинье, Сираса, Шарле, виновных в том, что они оказали содействие исполнению приказа о предании его суду;

г-н Бонапарт подкупал солдат, подкупал чиновников, подкупал судей;

г-н Бонапарт украл имущество Луи-Филиппа, которому он был обязан жизнью;

г-н Бонапарт сажал в тюрьмы, грабил, конфисковывал, терроризировал совесть людей, разрушал семьи;

г-н Бонапарт ссылал, прогонял, изгонял, высылал; он отправил в Африку, в Кайенну, в изгнание сорок тысяч граждан, к числу которых относятся и подписавшие эту декларацию.

Государственная измена, лживая присяга, клятвопреступление, подкуп чиновников, аресты граждан,