бедрами. Так не бывает анатомически.
Ясно, что тут останки трех человек. Но по документам пойдут двое. Хотя… Разберемся. Может быть, еще косточки пойдут.
Антону удается добраться до дна траншеи – земля пошла твердая.
Это дно мы называем – материк. Иногда – Евразия. Там, где война заканчивается – начинается нормальная жизнь. Для нас она заканчивается на дне траншеи. На материке.
Надо же! Пара фаланг нашлась. Тщательно, очень тщательно, буквально по горсточке просеиваем земельку. Просеиваем? Выжимаем!
В ладонь втыкается что-то острое. Патрон. Русский. Винтовочный. Гнилой. Горлышко гильзы тут же ломается, когда я сбоку давлю на пулю. Внутри, к сожалению, порох. А проверять надо. Как-то достали такой патрон, только пуля воткнута в гильзу наконечником внутрь. А в гильзе записка.
Пласт жирной земли медленно отделяется от стенки траншеи и с плюхом шлепается в жижу.
Его немедленно обозвали самыми плохими словами все, кто стоял рядом. Особенно ДядьВова. Этот загнул так забористо, что я не понял и половины. Надо так же научиться. Вдруг пригодится выразить эмоции в культурном обществе? Хотя слово «залуподрищ» явно будет лишним. Его ДядьВова употребляет в особо серьезных случаях. Например, когда брызги грязи гасят папиросу.
Вырыли в итоге большущую яму. Перешерстили жидкую землю по два-три раза.
Все. Больше нет ничего в этом месте.
Продолжаем раскопы в разные стороны по траншее.
Ни фига нет. Кроме военного железа – осколков, пуль, патронов, каких-то пряжек. Я поднимаю фляжку. Немецкую. Долго чищу ее в ближайшей воронке. Под горлышком нахожу две немецкие буквы «о. t».
– Дедушкина, – важно заявляю я, возвращаясь к траншее. – Его звали О.Т. Вот!
– Очень тупой… – флегматично расшифровывает надпись ДядьВова. – Был бы умный, он бы в Союз не поперся.
Я с ДядьВовой согласен, но для веселья продолжаю спорить:
– Молчи, унтерменш! Как ты разговариваешь с настоящим арийцем?
– По-русски, – немедленно парирует ДядьВова. – Как отец научил. Правда, он по-другому с фрицами разговаривал.
– Это как же? – интересуюсь я.
ДядьВова степенно оглядывается:
– Сейчас оглоблину выломаю и по хребтине арийской пройдусь. Это у нас, у русских, в генах.
Я согласен с ДядьВовой.
– А я убегу по традиции, до Берлина!
– Или так, да… Соблюдем заветы предков!
И все это без единого смешка. Кто бы со стороны послушал – решил бы, что поисковики с ума сбежали.
Хрен вам. Это мы смеемся внутри себя. Неслышно так смеемся.
Вот поржали друг над другом – и как-то полегчало.
Юрка все это снимает. Последние кадры в фильм не войдут. Его для тех, кто тут не бывает, снимают. Для чиновников, например.
Я лично этот фильм смотреть не буду. Нет ничего скучнее, чем фильм о поиске. Поиск – дело не зрелищное. Поднятие одного бойца – это трех-четырехчасовое стояние на четвереньках вверх пятой точкой. И ковыряние в земле. Неинтересно, если в этом не участвуешь. О Поиске невозможно рассказать с внешней точки зрения. Его надо пережить изнутри. Как сектанты, блин…
Когда я вернусь – а я непременно вернусь! – меня спросят: «Ну как скатался?» Я пожму плечами и отвечу – нормально скатался.
Будут жаждать рассказов о найденных танках и самолетах, о том, как кто-то где-то подорвался, о черных поисковиках.
Все гораздо обыденнее. Поиск – это центнеры перевернутой земли и тихая боль в груди.
Все остальное – внешнее. И лишнее.
А в траншее так и нет ничего.
– Да б-бросайте это дело! – махает рукой Юра. – Здесь осенью надо копать будет. К-когда вода уйдет.
В принципе, дело говорит. Даже если и дожди будут – грунтовая вода уйдет в реку.
Соглашаемся с ним. Начинаем немедленно валяться на проклевывающейся травке и опять перекуривать.
А потом собираем помпу. Два шланга еще к ней прилагаются. На всякий случай я походил в том месте, куда был кинут шланг, из которого эякулировало сие чудо техники. А ведь пятнадцать лет назад мы касками и ведрами вычерпывали воронки… Походил я там для того, чтобы посмотреть – не выплюнула ли помпа чего-то ценное? Там хоть и сидел паренек на контроле, но мог же пропустить чего-нибудь. Нет. Не пропустил. Нормально все.
А потом тащимся в лагерь.
Теперь уже наша очередь тащить волшебную железяку. Блин… Какой идиот делает ручки не круглыми, а квадратными? Ребра впиваются в ладони. Жалею, что без перчаток хожу.
Ладно… Допрем как-нибудь.
И допираем, пару раз меняя руки.
Самый ответственный момент – перенос помпы через мост. Два бревна перекинуты через Черную. По правую руку перила. Если кто-то е… Если кто-то упадет – не утонет. Глубина тут чуть больше метра. Помпу жалко – дорогая штука. Саша ее купил, собирая копеечку к копеечке.
Вчетвером тут не пройти. Несут Тимофеич и ДядьВова. Самые опытные.
Фу!
Все…
Прошли. А там и мы за ними.
В лагере еще нет никого. Все люди как люди – работают. Мы вот только приперлись. Ужин к восьми, а сейчас только шесть. Как раз есть время, чтобы себя в порядок привести.
Болотники отмыть – ерунда. Три минуты. Куртку вот постирать придется. И штаны. И харю свою.
Только сначала помпу до Сашкиной машины утащить. Впрочем, нет. Сашка решил пока остаться у нас. Посидеть, отдохнуть… И проинструктировать.
– Значит, завтра раскладка по гробам будет. От вятских люди будут?
– Конечно, будут. А как же? Рита поедет наверняка. Ну, еще пара человек. У нас в этом году немного – пока тридцать четыре. К вечеру точное число скажем. Когда все вернутся.
Блин… Вот когда Тимофеич успевает так быстро себя в порядок привести? Он уже умылся и переоделся. А я так и сижу с сигаретой в зубах и с грязью на морде. Курить надо меньше, наверное.
– Значит, завтра за вами придет «Урал» от пайбата…
Пайбат – иначе паебат – Поисковый батальон Министерства обороны. Вояки. Армия включилась в поисковые работы несколько лет назад.
Поисковики их не любят. Хотя сами солдаты тут ни при чем. Генеральские звезды в штабах не понимают, что кости – это не грибы. Они не растут из земли. И если в этом году батальон поднял, например, пятьсот бойцов – то на следующий год им выставляют план – шестьсот. А где их брать-то? А если план не выполнен – начинается традиционная армейская забава. Имение младших старшими. С лишением премий, с выговорами, с выволочками. Надеюсь, хоть до падения звезд с погон не доходит.
В итоге пайбат подымает кости со старых кладбищ. И хоронит останки заново. Вот так безвозвратные потери РККА увеличиваются за счет деревенских кладбищ.
Вот так бывает, да…
– Погрузитесь вместе с Северодвинском и Тамбовом, и вас до места привезут, – продолжает Саша, отхлебывая горячий, почти черный чай.
В парок от кружки залетает комар и, ошпарив крылья, в панике летит в сторону леса.
Первый комар в этом году.
Глядя на комара, вдруг вспоминаю про клеща. Оказывается, все еще болит в месте укуса. Надо
