доверяли друг другу. Разумно. Толково. Настолько дальновидно, что Асафу нужно было бы преподавать у них в Рязанском десантном, а не крутиться среди коммерсантов. Неужели опыт идет не от практики, а от уровня подлости в душе?
Показался Борис — размашистый, решительный, на что-то настроенный. Но выйти к нему Иван не успел — отвлек звонок. Для него сейчас любое известие — хорошее или плохое — сдвигало с мертвой точки застывшее безмолвие, и он буквально впился в телефонную трубку.
— Надя! Дома! — выскочив через несколько мгновений из здания, выпалил он Соломатину. Глаза его горели возбуждением, он не знал, что еще нужно сообщать после этой, самой главной новости, и лишь махал перед лицом Бориса руками. — Она выходила за хлебом, теперь сидит, ждет машину. Но больше ей никто не звонил.
— Может, еще едут, — осторожно поумерил пыл друга Борис.
— Может быть. Но вряд ли. Ты знаешь, я подумал о другом: они просто дали мне понять, что может случиться. Они крутят, несомненно, слишком большими деньгами, чтобы растрачиваться на заложников и привлекать внимание милиции уголовщиной. Они играют значительно тоньше. Но все равно это лабуда. Они дома.
— Но ты им сказал, чтобы…
— Конечно. И прошу тебя — поезжай к ним. Забери их и отвези к кому-нибудь. У нее много подруг, еще со школы — пусть пересидит день-два у них. На всякий случай.
— Вполне разумно. Но ты теперь давай тоже без эмоций. Ни в коем случае не провоцируй их на какие-то действия. Даже повинись, если в чем-то виноват. Ну их к чертовой матери, — повторил он то, к чему Иван пришел несколько минут назад.
— Ну их к чертовой матери, — вновь согласился Иван. — Сегодня последний день работаю — и ухожу. Поезжай к Наде.
Подняли кулаки — «Но пасаран».
И грустно улыбнулись оба. Потому что не было в этом приветствии уверенности в победе — ведь, собственно, они все-таки прошли! И нужно отступать. А Борис, вроде бы государственный человек, вдруг понял беззащитность тех, кто ушел в коммерцию. Конечно, и там далеко не все такие, как Козельский, многие искренне болеют за Россию и делают для нее больше, чем она для них. Но как же они оголены перед наглостью и грубостью законов, процветающих в мире бизнеса!
32
Этот приезд изначально шел не в радость Асафу.
В Нью-Йорке откровенно нервничали, хотя нефть пошла туда, куда ей и нужно было идти. В необходимых, строго оговоренных и рассчитанных количествах. Договоры, списки, разговоры — все оформлялось в тщательные тома. Пловцы готовы: получив по сотне долларов на подготовку к поездке, «гуманитарная» троица, выделенная Асафом для исполнения основной задачи по подрыву танкеров, клялась сделать все, что ни попросят.
Но, чем ближе подходил срок завершения операции, тем дольше размышлял над шахматными партиями руководитель операции. Даже Асаф уловил, что старик думает не о фигурах, а переставляет по клеточкам людей, ситуации. Резко возрос гонорар, и Асаф понял, что это не только благодарность за первую мощную партию нефти, доставленную чуть ли не в танковые баки и самолетные двигатели северян. Это был аванс и за достойное завершение операции.
Вроде ничто не должно было помешать Козельскому выполнить свою часть работы. Мелкие шероховатости с охраной — не повод, чтобы опускать руки и тратить нервы. Танкеры вот-вот станут под вторую партию сырья, а с учетом количества боевой техники у северян, необходимого количества самолето-вылетов, километража по выдвижению боевых машин на передний край, даже приготовления пищи для воюющей армии, а также создания необходимого запаса, — словом, согласно расчетам, именно после третьего конвоя Север должен будет начать военные действия против соседей.
К этому времени расшумится газетная кампания, поработают дезинформаторы, затем прогремит пара-тройка взрывов на кораблях северян — и, господа президенты США и России, пожалуйста, встречайтесь. Вы хотели о чем-то договориться? Попробуйте. И да здравствуют новые выборы в Конгресс! И вот тогда тайное станет явным. Неудобным для многих. Лишь бы не пересеклись на небе какие-нибудь звезды и не спутали карты на земле.
Напряжение старика все же передалось и Асафу. И не только потому, что слишком большая ставка делалась на операцию. От ее успеха он тоже наметил себе некоторый процент и не желал бы терять его. Интересы нации пусть остаются ее интересами, но отдельно взятому человеку жить тоже нужно. И жить достойно. Участие в политических делах, — а он уже добрый десяток лет под руководством старика занимается этим сначала в Иране, потом в арабских странах, — научило: когда идет широкий захват бреднем, то сзади можно незаметно для всех пристроить небольшие дополнительные сети. И в них попадает столько всего и всякого, что хватает на очень долго.
На рассказ Людмилы из налоговой полиции о поведении начальника охраны внимание он обратил, но лишь постольку, поскольку сам вроде принимал Черевача на службу и не хотел выглядеть человеком, допустившим промашку. Но посоветовал Козельскому набрать квартирный телефон Черевача. В таких случаях шум поднимать — себе дороже. Надо просто дать понять всем зарвавшимся, кто есть кто в этом мире и что может случиться, если начнут качать права всякие охранники. Кесарю — кесарево…
Так что нефть должна идти точно в срок. Его собственные сети наполнятся только в том случае, если первый бредень не повстречает преград. И вот сверка истинных документов среди коммерсантов — это и есть тот крючок, на котором держится комбинация. На нем держатся и исполнители, чтобы не переметнулись к другим хозяевам, если вдруг кто-то заплатит больше. Контроль и учет, как учил товарищ Ленин. А затем — билет на Камерун, посмотреть чемпионат мира…
Яхта, чтобы не привлекать лишнего внимания, ушла неделю назад на Клязьминское водохранилище, затерялась там. До бухты Радости все приглашенные доберутся на прогулочном катере, а уж там яхта подберет их и доставит на остров. Козельский удивляется, почему именно туда, он уверяет, что разыскал местечко значительно красивее, нужно лишь отплыть чуть подальше.
Но при чем здесь красиво-некрасиво! На первом месте должно стоять «памятно-дорого»! А именно к этому острову тридцать лет назад причалила в прямом и переносном смысле их с Розой лодка. На его песке Асаф впервые написал: «Я тебя люблю». Именно на этом острове они стали мужчиной и женщиной. И, счастливый, он читал раз за разом, все громче и громче написанные на песке слова.
— Это правда? — Роза глядела на него обворожительно, стиснув на груди маленькие кулачки.
Он потом признался ей, что в тот миг сравнил их и грудки — они были одинаковы. Но тогда вместо ответа он подошел к ней вплотную, опустился на колени и поцеловал ее ноги.
Роза сжалась, но не отступила, не вырвалась. А он уже не мог оторваться, поцелуями сквозь платье узнавая девичье тело…
И ровно десять лет, как Розы не стало. Перед смертью она упросила привезти ее сюда, на их остров. И он снова писал прутиком на песке слова признания в любви, снова становился на колени и целовал угасающее, худенькое тельце.
А после ее смерти уехал в Штаты. Возможность побывать снова в России представлялась не единожды, но всякий раз он находил себе отговорки — возвращаться не хотелось. Даже на время. И вот приехал. И первое, что увидел, это пошлого начальника охраны Козельского, валяющегося с девицей на том самом песке…
— Кворум собран, — доложил Козельский, к которому стекались все известия о прибытии в Москву участников сделки.
— Вот вечерком, на закате, и посидим, попьем пивка, — назначил время сбора Асаф.
— Так, может, вы и сейчас… — Козельский подался к холодильнику.
— Дорогой Вадим Дмитриевич, ты уже должен бы понять, что я пью пиво только после завершения дел.
