ракетной техники, гирдовец, конструктор (тогда еще не было главных) первых отечественных жидкостных ракет, человек, знакомый с Циолковским. Несмотря на свой преклонный возраст, он беззаветный энтузиаст ракетной техники и космических полетов. Человек неудержимой фантазии, не мыслящий космической техники без фантазии еще большей…
Разговор идет о днях давно прошедших. Прислушиваюсь. Михаил Клавдиевич рассказывает:
— О встрече с Циолковским мы мечтали давно и давно вели с ним переписку. Поехали к нему два человека: начальник РНИИ Клейменов и я.
Мы привезли ему несколько фотографий запущенных уже ракет и ракет строящихся. Когда он увидел эти ракеты, то был приятно удивлен. «Я, — говорит, — не ожидал, что уже так много сделано в этой области!» Ну мы ему рассказали, что эти ракеты уже летали, не так, правда, чтобы очень высоко, километра два-три, не больше. Он сразу куда-то спрятал эти фотографии. Мы спросили его, как он расценивает свои предложения с точки зрения пользы для людей? И вы знаете, что нам ответил этот человек? Он сказал: «Конечно, самым важным я считаю межпланетную ракету или просто ракету! Все остальное по сравнению с этим, даже дирижабли, это чепуха!»
— Эх, дожил бы старик до сегодняшнего дня! — вырвалось у кого-то из слушателей.
Михаил Клавдиевич очень доволен. Сегодняшний день явился днем воплощения и его давнишней мечты. Таким он был, однако, не только для ветеранов-ракетчиков, но и для нас — молодежи, пришедшей в ракетную технику всего несколько лет назад… Здесь же в окружении медиков Константин Дмитриевич рядом с Борисом Ефимовичем — главные конструкторы радиосистем, систем управления, много наших инженеров, испытателей. Разговор идет о корабле, о его приборах и прежде всего, конечно, о Юрии, о нашем Юрии Алексеевиче…
На крылечке пункта связи появляются председатель Государственной комиссии, Сергей Павлович Королев, его заместитель Василий Николаевич, ученые, члены комиссии. Раздается шквал аплодисментов.
Сергей Павлович быстро проходит через бетонку к своему маленькому домику, рядом с тем домиком, где только семь часов назад проснулся Юрий Гагарин. Да, всего семь часов назад мир еще ничего не подозревал. А что творится сейчас?
Из дверей пункта появляется дежурный со списком в руках и кричит что-то. Постепенно затихли. Слышу одну фамилию, другую, третью… потом «Феоктистов», «Галлай» и вдруг — свою. Протолкавшись поближе к крыльцу, спрашиваю, что это за список.
— Срочно собирайтесь, Сергей Павлович приказал через десять минут быть в машине. Выезжайте на аэродром.
Собираться? Какое там! Схватив первые попавшиеся на глаза вещи, выбегаю на улицу.
Быстро летят степные километры. Наш «газик», подпрыгивая на стыках бетонных плит, словно не может бежать со скоростью меньше ста. Вот последний шлагбаум, поворот, и мы въезжаем на летное поле. Ил Сергея Павловича уже прогревает моторы. Взлет. Через несколько часов под крылом Волга. Садимся без происшествий. Еще в самолете стало известно, что Юрий Алексеевич чувствует себя после полета и приземления отлично и уже отдыхает. Буквально через несколько минут вся наша группа на четырех вертолетах вылетает к месту посадки «Востока».
Приземляемся на берегу Волги. Чуть поодаль, на гребне довольно крутого откоса, стоит спускаемый аппарат. Он обугленный, растрепанный, но победивший в жесточайшем бою с вибрациями, атмосферой, перегрузками, огнем.
Сергей Павлович с руководителями и главными конструкторами подходит к кабине. Аркадий Владимирович и Олег Петрович, прилетевшие к месту посадки немного раньше, в составе специальной группы, наперебой рассказывают. «Жив, жив, здоров! Никаких повреждений! Ни у Юрия, ни у корабля! Оба в полном порядке. Тому и другому чуточку отдохнуть и можно опять в космос!»
Все с большим вниманием осматривают аппарат и кабину. Улучив минутку, залезаю в люк. Действительно, все в порядке. Заглядываю в маленький шкафчик, где были уложены съестные припасы. Аркадий Владимирович стоит рядом и, облокотясь на люк, со смехом рассказывает:
— Ты знаешь, мы еще из окна вертолета увидели, что все в порядке, но чуть только сели — помчались со всех ног. В кабине еще работали приборы, и представь себе, в ней уже успел побывать механик местного колхоза. Он отрекомендовался нам, сказав, что во всем полностью разобрался и что впечатление у него от космической техники осталось хорошее! Тубу с пищей, правда, отдавал со слезами на глазах. Тут вообще пришлось провести по части сувениров большую воспитательную работу. Куски обгоревшей фольги и поролоновую обшивку внутри кабины ощипали! Ну что здесь можно поделать!
Конец разговора, очевидно, слышал Сергей Павлович.
— Так воспитательную работу, говоришь, старина, провести пришлось? «Восток» чуть на сувениры не разобрали? Это безобразие. Это черт знает что такое!
Но глаза смеются, да и сам смеется легко и счастливо!
— Ну ладно, механику сувенира вы не дали, ну а мне, товарищам вот, может быть, что-нибудь дадите, а?
Кто-то говорит:
— Сергей Павлович! Вам дарим весь спускаемый аппарат на добрую память!
— Нет, дорогие товарищи. — Глаза стали серьезными. — Это теперь достояние истории! Достояние всего человечества. Пройдет немного времени, и «Восток» будет установлен на высоком пьедестале на международной выставке, и люди будут шапки перед ним снимать! Теперь он не наш, теперь, друзья мои, он — история!
Накидываем на шар большой брезентовый чехол. Аркадий Владимирович и еще несколько добровольных помощников в центре неглубокой луночки, оставленной шаром при приземлении, забивают в землю лом. На нем зубилом вырубили: «12. IV. 61».
Уже отходя от кабины, я совершенно случайно на земле заметил обгоревший болт. Поднял. Застучало сердце. Ведь это болт от замка люка. Очевидно, когда несли крышку люка к кораблю, этот болт выпал, и его никто не заметил. Драгоценнейшая для меня реликвия! Истерзанный атмосферой, он будет памятью о тех минутах тревоги, которые доставил этот люк мне там, на стартовой площадке.
Садимся на вертолеты и через несколько минут на аэродроме в Энгельсе пересаживаемся опять на наш самолет и перелетаем к месту, где уже находится Гагарин. Как только наш самолет остановился и подали трап, около него собралась большая группа людей. Из-за темноты не могу разобрать, кто это может быть. Сергей Павлович первым спускается по трапу и попадает в объятия… космонавтов Павла Поповича, Валерия Быковского, Андрияна Николаева.
Вопросы только одни. Как Юрий? Как чувствует себя? Как приземлился? Что рассказывал о полете?
Естественно, в такой суматохе мало что можно узнать, особенно если хочется узнать подробнее. Пока ясно одно: все нормально.
День кончился. Радостный и в то же время напряженный день. День, забравший много сил, но памятный на всю жизнь.
Утро 13 апреля разбудило меня праздничной музыкой и биографией Юрия Гагарина, которую передавали все радиостанции. По-новому чувствую все то, что произошло вчера. Наверное, это так и должно быть: когда непосредственно участвуешь в подготовке какого-нибудь события, то не сразу понимаешь во всем объеме, что же, собственно, произойдет, а когда свершится, то поражаешься, как и все люди.
К 10 часам утра в домике на берегу Волги собрались почти все участники подготовки и проведения первого запуска первого человека. Здесь и Сергей Павлович, и Мстислав Всеволодович Келдыш, и руководители Государственной комиссии, и заместители Сергея Павловича, и главные конструкторы систем ракеты и корабля, и ученые, и инженеры, и испытатели, и медики!
Как хочется увидеть Юрия, пожать ему руку, увидеть его улыбку! Ей-богу, все мы, мужчины, были влюблены только в него, и не существовало в эти дни для нас никаких других симпатий.
И вот в гостиную вместе с Сергеем Павловичем и Германом Титовым входит он. Вот он! Такой же, как и вчера, но только уже не в скафандре, а в новенькой военной летной форме с майорскими погонами.
Не помню, что тогда было, кто и что говорил: для меня существовал только он один.
