по всей своей неимоверной ширине, и две сотни зубов сверкают на солнце.
Я каким-то образом оказываюсь уже в кусте малины. Пока Тимофей перелезает покрышку, я кидаюсь прочь по заросшим гречихой рытвинам и рассохшимся пням. Тимофей необычайно ловко и быстро карабкается за мной, качая своей улыбкой, как самолет крыльями, и над улыбкой желтым светом пылают два его глаза.
Я долетаю до опушки и чешу дальше, не чуя от страха ног под собою. Тимофей своей улыбкой врезается в лес и ворочается позади, не в силах продраться двухметровыми губами между деревьев.
— Ну, землячок!.. — кричит он. — Жди своего, коли ушел!.. Повезло тебе, что мне доброта моя жрать тебя не позволяет!..
А я бегу, бегу, бегу, да по лесу, по лесу, по лесу, да по лугу, по лугу, по лугу, да вниз с холма по пальцевским грядкам с опытными посевами, да через забор на биостанцию.
Злобные недоумки
С утра по распоряжению Пальцева все пошли строить теплицу, а Маза решил собирать травы из полученного списка. Сначала он попытался уговорить Барабанова пойти с ним. «Ага, — сказал Толстая Грязная Свинья, — сейчас все свои важные дела брошу и пойду с тобой ерундой заниматься, а ямы будет рыть Александр Сергеевич Пушкин». Тогда Маза забрал массивный том «Определителя высших растений», принадлежащий Николаю Маркову, и отправился один.
Он вышел на луг, по которому гулял ромашковый бриз, сел на склоне берега и открыл талмуд. На титульном листе справочника, где значился коллектив соиздателей из шести академиков и восемнадцати професоров, рукою Свиньи было написано: «Николаю Маркову в знак благодарности за помощь при написании этой книги от автора». Маза нашел по оглавлению «плантаго майер», необходимый в зелье для крепости любви в странствиях, скитаниях, паломничествах и поисках истины, и углубился в созерцание.
— Здравствуй,— услышал он через некоторое время над собой и, подняв голову, увидел Бобриску.
Это было прелестное кудрявое существо с глазами полными покоя и веры в человека. Оно было столь непорочно и чисто, что в его присутствии даже белый медведь мог почувствовать себя бурым. Солнечный свет вокруг него тихо трепетал от нежности и умиления. Звали Бобриску Ирочкой Бобровской.
— Зачем у тебя определитель? — спросила Бобриска. — Это ничего, что я вмешиваюсь?..
— Ничего, — сказал Маза. — Мне надо найти эти растения.
— А почему твои друзья тебе не помогают?
— Не друзья они мне, — мрачно сказал Маза, — а ренегаты.
— Хочешь, я тебе помогу? — предложила Бобриска.
И до обеда они добросовестно ползали в чаще трав среди хортобионтов по всему лугу, от дальней сосновой опушки до блещущей реки, а над их головами вращался сумасшедше-синий небосвод, да с каждым часом со всех сторон все сильнее стискивало чудовищное давление зноя.
Набрав огромный букет, Маза отнес его на биостанцию в гербарную комнату и пошел в домик к недоумкам, которые на обеденном перерыве, откушав, собирались пить чай.
— И мне чаю, — сказал Маза, входя.
— Правильно!.. — закричал Ричард со звоном в голосе. — Теперь мне кружки уж точно не достанется!..
Маза сел на койку и сообщил:
— Никто, никто не хотел помочь мне собирать траву. Я пришел, чтобы засвидетельствовать вам свое презрение.
— Адекватно,— строго ответил ему Николай Марков для интеллектуализации беседы.
Николай Марков был очень, очень высок, тощ и мрачен. Глаза его смотрели только прямо и никогда не мигали. На его, по выражению недоумков, «поросшем бровями» лице лежал отпечаток загадки и иномерного знания.
— Тортик-то вы уже съели? — без подвоха спросил Маза у Николая.
— Какой тортик? — вскинулся Ричард, широко раскрыв глаза.
— И правда, какой тортик? Не было никакого торта,— твердо заявил Николай Марков и обратился к Свинье: — Скажи, ты помнишь какой-нибудь торт, хоть один?
— Значит, съели и ни единой душе не сказали?.. — тонким голосом переспросил Ричард.
— Наврали тебе, Ричард, злые языки, — возразил Свинья.
— Сволочи... — Ричард тихо покачал кудлатой головой.
— Мой лучший друг украл у меня часы и ничего мне не сказал,— проскрипел Внуков, который любил иногда изъясняться коротенькими притчами. — Так бы я ему и поверил...
— Да все вы!.. — Ричард в отчаянии махнул рукой. — Намеднись иду вечером из лабы, глядь — Бобриска тортом обжирается. Я в гости захожу, сижу, ноль внимания. Тогда, говорю, угостила бы, говорю, что ли. Она сунула мне какой-то заплесневелый сухарь и говорит, что больше ничего нету...
— Факт, не было, — осторожно заметил Барабанов. — Известно, кто ее саму угостил очень маленьким кусочком.
— Конечно не было!.. — ломким голосом закричал Ричард.
Пузан стал разливать по кружкам вскипевший чай и сказал:
— Мнительный ты больно, Ричард...
— Помолчал бы ты хоть пять минут!.. — простонал тот.
Все без слов стали брать чай. Ричард сидел и глядел в пол. Наконец он поднял голову. Взгляд его, натренированный подозрениями, мгновенно обнаружил нехватку ему, Ричарду, кружки. Ричард обвел всех отчаянным взором, вскочил и бросился вон из комнаты.
— Стой!.. — закричал Маза. — Возьми у меня!..
Но было поздно. Внуков закряхтел.
— Когда я вижу похороны, я не могу усидеть дома, — рассказал он. — Я выбегаю на улицу, останавливаю процессию и говорю: «Вот такие пироги!»
— Ты, Маза, слышал рассказ Ричарда «Рыбалка»? — обратился к Мазе Николай Марков. — Нет? Тогда слушай.