Повольники не забыли ожерелья из моржовых зубов на шее младшего кудесника, который победил Морское Лихо. В ватаге никто, даже Доброга, не видывал живых моржей. Но знали, что моржи видом похожи на нерп и живут только в соленых морях, а в озерах и в реках моржей не бывает.
Для всех костяных изделий, для рукояток самых дорогих мечей и ножей нет ничего лучше моржовых зубов. Сколько ни привозят в Новгород крепких белых зубов моржей, купцы забирают все и везут к грекам и к болгарам.
Из всей ватаги лишь у одного Доброги был любимый кривой нож с ручкой из малого зуба моржа. За него арабский купец взял с охотника пяток соболей «высокой головки» — черных шкурок, пяток «меньшей головки» — черно-бурых, и пяток светлых «подголовков» — темно-бурых. А к соболям пришлось, чтобы получить нож, добавить еще десяток куниц «мягких», с желтым клинышком между передними лапками.
Отеня допытывался у Киика и Дака, Вечерко у Рубца, Сувор у Бэвы и ее сродичей, Одинец у своих подмастерьев о том, где и как биармины достают моржовые зубы. Узнали, что зимами много моржей бывает на льду в море, у полыней и продушин, как нерпы. Но биармины редко били моржей на зимних охотах. У моржей кожа еще тверже, чем у касаток, и костяным гарпунам трудно достать до сердца.
А откуда же берут зуб? Биармины обещали показать.
Повольники поплыли на расшиве вдоль морского берега на восход солнца. Вместе с другими пошел и Доброга: ему стало куда лучше после помощи биарминовских кудесников.
По рекам в любую пору и погоду плавать одинаково. Но в море в осенние дни трудно ходить. Бегут крутые волны с пенными гребнями, а по берегу в камнях кипят буруны. Туда попадешь и разобьешь расшиву в щепки. В открытое море тоже опасно отходить: как бы не утащило ветром и течением в нелюдимую холодную даль.
На Ильмене случается высокая волна. Озера Нево и Онега не балуют пловцов, в их пучинах лежит много костей. Новгородцы не боялись ходить по широким водам, но не на таких расшивах, сколоченных наспех из сырого леса. В море нужна бы озерная лодья с выгнутыми боками, которая не валится, а поднимается на волнах.
На море выручали биармины-проводники. И хорошо же они умеют управляться, вправду водяные люди! И этому делу стоит новгородцам поучиться у новых друзей.
Насилу вошли в устье ручья, где Киик и Расту велели причаливать. Отсюда пошли пешком, будто бы удаляясь от моря. Поднимались вверх среди голых камней, зализанных морскими ветрами. Пролезли на гряду — и замерли: круча обрывалась стеной, и вниз с горы было страшно взглянуть.
Внизу от суши в море врезался гладкий берег, забросанный камнями и валунами. Было слышно, как шумели волны. А где же моржи?
Биармины показывали. Среди больших камней лежали меньшие. Некоторые шевелились. Из моря плыл морж. Он скрылся в прибойной волне и остался на песке. Издали и сверху моржи казались маленькими, как бобрята.
С обеих сторон моржовое жилище замыкалось кручами, которые запирали берег дикими мысами. Перед лежбищем моржей из воды выставлялись жадные черные рога подводных скал. Налетая на камни, табуны волн взметывались горами и падали пенными водопадами. Сюда не подойдешь берегом, не подплывешь водой. В моржовый город был лишь один проход: спуск с кручи, похожий на богатырскую лестницу с поломанными ступенями. Спускались с помощью канатов. Слезли вниз повольники и оглянулись: коль моржи нападут на людей, то деваться некуда. И много же здесь жило морских великанов! Вся галька между валунами была распахана. Вот лежит большой, как безрогий бычина, рядом с ним маленький. Детеныш, что ли? Близко не лезь, бросится.
Новгородцы никогда не били моржей и не знали их повадок. Повольники поглядывали на биарминов: что те будут делать, то и мы…
Киик, Расту и Рубец смело подошли к большому моржу. Зверь приподнялся. Прыгнет? Нет, только задрал голову и ударил в гальку аршинными зубами. Камешки брызнули, как вода, и морж заревел грубым голосом. Видно, у моржей на сухом месте нет ходу, им бы плавать нерпой, а на берегу они ленивы. Быть моржам под новгородскими рогатинами!..
Биармины объяснили:
— Не надо, не надо обижать моржей. Клыки лежат в другом месте.
— Где, где? Показывай!
Тут открылось невиданное и неслыханное. В левом крыле моржового города, там, где крутые скалы высокой грядой ушли далеко в море, лежал высокий берег. Сюда в самые сильные бури не могла забежать волна. Между валунами были навалены кости, выбеленные ветром дочиста.
Повольники приблизились, и от костей с клекотом поднялся морской орел.
Могильник, общее кладбище моржей. Чуя смерть, они сами приходили сюда. Они не хотели, чтобы волна мозжила о камни бессильное тело, не хотели, чтобы море мочалило кости на гальке и раньше часа душило последний вздох соленой водой. Морской морж не рыба. И он ходит умирать на Мать Сырую Землю.
Повольники примолкли. И вдруг услышали тяжкий вздох. Среди костей лежал морж, большой, как валун. Он редко раздувал бока и со стоном выпускал дыхание. Была видна дорога, которую он проломил через кости, чтобы подальше уйти на Землю.
Осторожно, не нарушая покоя смертного часа, повольники подобрались к умирающему. Но он узнал их чутьем, шевельнул головой с седыми усищами и взглянул на людей.
Один клык в полсажени длиной, другой наполовину сломан. Морж смотрел, но видел ли он? Глаза уже затянула темная вода. Он уронил голову, вздохнул и больше не поднял бока.
Черная кожа исполосована шрамами. Богатырь немало побился на своем веку, да не сладил с последним врагом…
Сколько ни собирали биармины мертвого моржового зуба, но его много осталось. Везде лежали длинные, больше лошадиных, лобастые черепа с могучими зубами.
— Ныне мы, браты, не только рассчитались с боярином Ставром. На нас больше нет долга, и нам самим много останется, — сказал Доброга и закашлялся.
От натуги в груди старосты порвалась жила, и кровь пошла горлом.
Глава четвертая
1
Обратный путь повольников был нерадостен, гребли без песен и без говора. Лишь бы поскорее вернуть домой живым любимого старосту.
Они внесли Доброгу в острожек на руках. Заренка вся сжалась, увидев ослабевшего мужа, который ушел из избы на своих ногах, а вернулся на чужих. Но не уронила слезы и виду не подала.
Она уложила Доброгу на мягкие шкуры, голубила — не себя, а его утешала:
— Тебе и в прошлом лете было с осени плохо. Зимой же вся хворость пройдет, как уже проходила.
Заренка звала Зиму, и Морена слушалась, наступала тяжелым железным шагом.
Ветер без устали выл в дымовых продухах, небо хлестало косыми, студеными дождями. Уныло свистели избяные пазы.
Не становилось лучше больному Доброге, он таял как восковая свеча. В иной час Заренка пряталась от чужих глаз. Сжавшись, в безысходном отчаянии, она давала волю рыданьям. Она бросала проклятье злой судьбе и клялась уйти вместе с любимым, бросить как помеху, как бремя, свое ненужное тело.
