Повести древних лет

драккаров вестфольдингов. Для основания Нового Нидароса следует перебить их всех до одного. Если это и возможно, то кто будет питать корни горда? Нидарос в пустыне не был нужен ни Оттару, ни любому свободному ярлу.

Викинги спешили разрушить городок. В пыли и в саже откатывались бревна стен последних домов, трещали ограды. Все дерево сносилось в одно место и укладывалось костром с продухами для воздуха.

Среди остатков разваленных очагов, черных от доброго домашнего огня, среди куч мха из пазов и обломков утвари, над отвратительным безобразием уничтоженного гнезда поморян возвысился холм, формой похожий на те, которые завоеватели насыпают в память кровавых побед, в знак унижения слабейших и для удовлетворения пошлого самомнения тупого хищника.

Оттар не оставит биармам ни одного тела вестфольдинга. Одного за другим викинги вносили по помосту на погребальный костер сбереженные трупы товарищей. Они поднялись в Валгаллу, оставив друзьям последнюю заботу. Ярл прощался, называя каждого по имени.

Галля, от лица которого ничего не осталось, положили рядом со Свавильдом. Впервые силачи- берсерки не нашли повода для смешных и бессмысленных споров на потеху другим. Канут, Лодин, Бранд… Запах разложения был нестерпим.

С высоты колоссального холма-костра ярл видел море, широкую реку с островами и протоками, зеленые леса, уходившие вдаль.

Новый Нидарос, которого не будет…

Трупы ложились тесно, один на другой. Погибших вестфольдингов провожали крики биармов, суливших ту же участь живым.

Оттар не считал тела. После Канута и первых умерщвленных ядом ушел еще шестьдесят один викинг и, быть может, не один из живых носит в своей крови начала той же смерти.

Гору дерева подожгли со всех сторон. Хриплым голосом Эстольд начал песнь Великого Скальда:

Стремительный удар меча,
укол стрелы, блеск топора, —
и мир исчез в твоих глазах.

Издали биармы отзывались своим однообразным, упорным, как течение реки, одним и тем же криком:

— Смерть, смерть!..

Ярл отвел сторожевые посты за окраины бывшего городка. Охранялись лишь место погребального костра и пристань.

Дорога дивная небес,
она тверда, она верна,
как меч, как викинга рука.

Морской ветер натягивал серый полог тонкого моросящего дождя. Черный дым погребения вздымался тучами, пламя лизало безжизненные тела.

Викинги отвечали кормчему «Дракона» нестройным, диким хором, в котором едва различались знакомые слова:

По ней летит могучий конь,
он бел, как снег, он чист, как свет.

Биармы приближались. Их угрозы звучали яснее. Хор вестфольдингов подхватил:

На нем валькирия спешит,
с ней Вотан шлет тебе привет.

Ветер загибал чудовищные факелы на дорогу, ведущую к пристани, и викинги отступали шаг за шагом.

Тебя он ждет, он ждет тебя,
готово место для тебя.

Тревожные вскрики рогов звали викингов к драккарам. Сомкнув строй, вестфольдинги уходили железным кулаком, спешным шагом. Скорее бы, скорее на румы — и прочь, в море, в море! Подальше от берегов Вин-о!

Вслед им шипел и рычал Всеочищающий Огонь. Легкий прах погребенных уносился ввысь, и никто, даже Отец Вотан, не мог бы погасить погребальный костер вестфольдингов, воздвигнутый Оттаром на чужой земле — вместо тына и горда Нового Нидароса…

Сквозь дым в спины викингов спешили страшные стрелы биармов.

3

В ту тревожную ночь, когда колмогоряне пробовали сжечь драккары и под короткую носовую палубу «Дракона» заглядывали отблески пламени горящих расшив, к черпальщику свалился нож, потерянный одним из викингов. Черпальщик подобрал странную вещь, попробовал пальцем острие и увидел каплю своей крови.

Эта вещь сама резала и колола.

Человек без имени и без речи был болен, но не знал этого. Ему стало трудно выполнять обязанности, о смысле которых он забыл.

В его памяти навязчиво жили лицо и фигура женщины, страшной жрицы. Она могла для чего-то разрезать его грудь и достать кусок живого мяса. В ушах черпальщика сохранился ее голос. Сама она появлялась по ночам, а днем пряталась в дальнем черном углу под палубой, в основании шеи зверя. Он боялся этой белой женщины. Но ее образ притягивал его. И он возненавидел всегда полную жидкости черпальню и черпало на длинной рукоятке. Такое тяжелое-тяжелое, зачем оно?..

Он брался обеими руками за медный ошейник, пробовал просунуть под него подбородок и, быть может, пытался что-то вспомнить. Для чего этот жесткий обруч и откуда он взялся?

Жидкость из переполненной черпальни холодила босые ноги, он взглядывал вниз. Он не обращал внимания на комаров, которые густо сидели на его лице и всех не прикрытых лохмотьями частях тела и копались в огрубелой коже.

Эстольд заметил небрежность траллса, черпальщик услышал непонятные звуки и почувствовал