ним хорошие друзья, и Борька добрый, славный, но… Понюхай, как хорошо пахнет.
— Такими парнями, как Борька, не бросаются, — сказал Волков, поднимаясь.
— Это мое дело, — сказала она. Ветер набросил ей пряди волос на лицо, но она не поправила их и глядела на него, словно из-за ширмы. — Может, думаешь: из-за тебя? Успокойся. Правда, сложности возникли кое-какие… Ну-ка убери руки.
— Что за сложности? — спросил Волков, все же положив руки ей на плечи.
— Видишь ли, эту зиму мы собирались с Борисом провести на острове, хотелось понаблюдать за каланами. А для этого… Ну и ветер, так и сечет лицо… Для этого нужно перебираться из бухты в бухту и наблюдать, наблюдать. Так вот: в вельботе есть одно свободное место. Мне нужен моторист.
— А сколько в шлюпке всего мест?
— В вельботе?.. Два. Правда, непросто все это: зимой тут такие штормы и туманы… снег, лед. Ночевки в палатке: брр!
— Ленка, я ведь капитан океанского судна, а не моторист вельбота, — сказал Волков и притянул ее к себе. — Да, да, каюта из красного дерева, оранжевые огни далеких тропических портов… Ну и ветер… Все глаза исстебал, — пробормотала Лена, внимательно, очень серьезно поглядела в его лицо, закинула руки ему на шею и потянулась к нему…
Добрался до своих «владений» Волков благополучно, не заходя в дом, осмотрел лежбище и убедился, что все тут в порядке. И Папаша Груум жив-здоров, и все его семейство, и секач Рыжий, и другие звери тоже. Спасеныш заметно подрос, ну просто на глазах вытянулся парнишка! И Тупорылого Волков увидел: забравшись на свою скалу, кот лежал как убитый, и вначале Волков подумал, что тот мертв, но Тупорылый шевельнулся и застонал. Болели, видно, раны. А у «пенсионеров» один зверь погиб. Пришел его смертный час. Волков подошел ближе и увидел: подохшего котика пожирали тысячи мелких рачков, которых так много среди сырых камней лайды. «Санитары» побережья спешили очистить лежбище от падали.
Ну львы, те, конечно же, спали; а Седой, каланка и малыш плавали в своей бухточке: взрослые обучали малыша искусству ныряния. Когда же Волков возвращался к дому, то обнаружил всю семейку куличков: папаша и мамаша вывели смешных голенастых птенцов на берег, и они дружной стайкой быстро бежали по лайде. Сова дежурила на коньке крыши, а песцы встретили Волкова как старого знакомого. Правда, он обнаружил, что Черномордый зря время не терял: пока людей в доме не было, песец пытался отгрызть угол у двери и весьма преуспел в этом: образовалась порядочная дыра, в которую можно сунуть нос. Сбросив рюкзак, Волков сел на камень покурить, а песцы — то Черномордый, то Красотка, то их подросшие тонконогие, будто на карандашиках, щенки по очереди подбегали к двери, совали в дырку носы и жадно, с наслаждением нюхали. Ради любопытства Волков, встав на колени, тоже понюхал: очень вкусно пахло рыбьими балыками, что вялились на чердаке дома…
И потянулись дни за днями. С утра Волков обходил бухту, после обеда возился возле дома и думал, думал, думал. «Полярная звезда»… Он знал этот транспортный рефрижератор, построенный в Голландии. Белый стремительный корпус, острый вздернутый нос… А какой ходок! Еще бы: фруктовоз. Рейсы на Кубу, в Гану, Гвинею. «Что же я медлю? Почему не бегу на Большое лежбище, чтобы дать срочную радиограмму: „Еду, еду, еду“?» — размышлял Волков. Работа валилась из рук. Сев на порог дома, он курил и глядел в океан. Действительно, ну что его удерживает тут? Лена? Алька?.. Волков вздохнул: да, Лена и Алька. Но не только это удерживало его на острове: чувство ответственности за судьбу этого уголка земли, возникшее а нем. Ч-черт, и угораздило его отправиться на остров Больших Туманов!
Так как же быть? Волков поглядел на синюю кромку горизонта. День был теплым, потоки разогретого солнцем воздуха поднимались от земли, и горизонт шевелился. Вдруг он вскочил, бросился в дом, схватил винчестер, бинокль и, захлопнув дверь, побежал к одинокой скале у бухточки Седого, на которую теперь часто поднимался, — оттуда открывался отличный вид на всю бухту и дальние к ней подступы. Пугая кайр и топор-ков, он быстро поднялся на плоскую вершину скалы и, кинув винчестер в траву, прижал к глазам бинокль — милях в двух от острова курсом на север шел большой черный теплоход-сухогруз. Несколько человек стояли на крыле мостика и глядели в бинокли на остров. Все они были одетые форму, в белые рубашки и черные галстуки, и уже по одному виду подтянутых моряков можно было судить о том, что на этом судне все в порядке. Его заметили, замахали руками, и Волков тоже замахал рукой, а потом, схватив винчестер, выстрелил три раза в воздух. Загрохотав крыльями, стая птиц сорвалась со скал и понеслась в сторону океана, а теплоход величественно и как-то задумчиво прогудел три раза, что на морском языке обозначало: «До встречи. Всего вам доброго», а потом немного погодя еще раз: «Как поняли? Подтвердите». И Волков выстрелил из винчестера: «Вас отлично понял. Счастливого пути!»
Потом он лег в траву и долго глядел на теплоход, завидуя сейчас тем людям, которые находились на его борту. Зажмурившись, он представил себе, как ходит по рубке «своего» судна, ходит взад-вперед мимо гирокомпаса, радиолокатора, рулевой колонки, возле которой застыл матрос, и отдает приказания.
Он открыл глаза. Черного сухогруза уже не было видно. Шумной стаей возвращались на скалы птицы и, рассаживаясь на уступах, перекликались взволнованными голосами. Сорвав жесткую травинку, Волков закусил ее и повернулся на спину.
Решать надо, Волков; что-то нужно предпринимать. Чем дальше, тем все становится сложнее. Мир еще четче раскололся на две половины: мир океана, мир соленой воды — это его мир и мир суши — мир Лены, Аль-ки… Запутался я, подумал Волков. Мне кажется, будто все образуется само собой, но это не так, и нельзя больше оттягивать решения, и нужно определиться до конца. Но как сделать так, чтобы сохранить для себя мир неразделенным, чтобы, приобретая одно, не потерять другое? Стоп-стоп, а не слишком ли я все усложняю? Ну пускай не «Полярная звезда», и пусть кто-то другой уйдет на этом судне в первое плавание, но будут же другие суда, будут! И мир не раскололся пополам, просто он для него, Волкова, стал еще богаче. Теперь и суша будет не просто суша, а то место, где живут, где будут думать о нем дорогие ему люди. Только он дождется, когда с острова уедет Аркаха; он дождется, когда котики отправятся в путь, а уж за ними и он.
Вынув из кармана радиограмму, Волков скомкал ее и кинул в океан, но бумажка не упала в воду: к ней тотчас метнулись две маленькие верткие моевки. Возбужденно крича, отнимая друг у друга бумажку, они полетели вдоль берега, а к ним спешили другие чайки, и клубок птиц рос, как снежный ком. «Несите, несите ее прочь, — подумал Волков, — от бумаг одни тревоги».
Чувствуя облегчение в душе, он подполз к краю скалы и поглядел вниз. Солнце пробивало воду лучами, и можно было рассмотреть желтые, подвижные, как ртуть, пятна солнечных бликов, ползающих по каменистому дну. На камне, торчащем из воды, лежала мама-ка-ланка, а рядом — ее малыш. Седой же плавал возле камня. Высовывая щетинистую на вид голову из воды, он вскрикивал. Он звал малыша в воду, и тот порывался к нему, но мать удерживала каланенка лапами. Сердясь, малыш бодался, крутился, пищал. Он уже чувствовал себя совсем взрослым, и ему так хотелось к отцу… И тогда мамаша отпустила его, и каланенок, заметно выросший, смешно раскинув лапки, плюхнулся в бухту. Седой, повернув голову, звал его за собой, в океан, но малышу было еще очень страшно, что рядом нет матери, и он то бросался за отцом, то поворачивал назад, к камню. Поняв его переживания, калан-ка тоже спустилась в воду, и все втроем они отправились в путешествие по бухте. Наверно, сегодня родители будут показывать малышу, где можно найти ежей, а где на отмелях греются в теплых лучах солнца стайки мелких рыбок.
Полежав еще немного над обрывом, Волков спустился на лайду и пошел вдоль нее, осматривая свое хозяйство.
На львином лежбище царил покой. Наверно, львам всегда снятся только хорошие сны, вот поэтому они так подолгу не продирают глаза. Борис рассказывал, что от покойного образа жизни, обильной пищи и отсутствия врагов львы так жиреют, что им трудно становится нырять: вода выталкивает их туши на поверхность. И тогда львы начинают глотать камни. Случается, в желудках львов находят по тридцать-сорок килограммов камней. Правда, есть и другое объяснение этому явлению: камни способствуют лучшему перевариванию пищи. Ведь в рацион львов, кроме рыбы, осьминогов и прочей «мягкой» пищи входят и колючие морские ежи, и жесткие морские звезды, и морская капуста.
Осматривая лайду, Волков шел вдоль лежбища по высокому прибрежному откосу. Ага, вот и Черномордый. Волков присмотрелся и удивленно присвистнул: песец тащил… куклу. Голова куклы волочилась по сырому песку, и Черномордый то и дело наступал на волосы куклы передними лапами.
— Эй, где ты ее добыл? — окликнул песца Волков.
Поставив уши торчком, песец бросил куклу и посмотрел вначале на Волкова, а потом на куклу, видимо
