Загремела лебедка. Опутанный глянцево сверкающими лентами морской капусты выполз из воды якорь. П-чхи! — послышалось из машинного отделения, и корпус сейнера забился мелкой дрожью: поехали. Начиняя трубку табаком, Волков отправился на корму, вдруг отчего-то захотелось побыть одному. Палуба мерно опускалась и поднималась, остро попахивало сгоревшей соляркой, и Волков, ощущая всем телом привычное движение судна по воде и вдыхая такие знакомые, просто родные запахи, думал, что скоро, очень скоро другой теплоход, из другого порта понесет его в далекие океанские широты. Странный затянувшийся отпуск кончался, жизнь снова войдет в привычные рамки, но это будет уже другая жизнь: и море, насыщенное воспоминаниями и ожиданиями, будет другим, и суша, пожалуй, тоже…
— Глядите, кит! Это ведь Жорка… Да что же с ним? — услышал он вдруг испуганный голос Альки. — Да ведь он же на риф выскочил.
«Этого еще недоставало», — подумал Волков, отправляясь на полубак, где стояли Лена и Алька. Высунувшись из двери рубки, Ваганов потыкал пальцем в берег и подал Волкову бинокль. Стекла приблизили воду и стайку бакланов, летящих в цепочку, будто связанных одной веревкой. А вот и кит. Из воды торчала черная лоснящаяся спина и круто изогнутый плавник: кит крутился на месте, хлестал хвостом, белые космы воды взлетали над ним, и по воде расходились большие синие круги.
За косячком рыбы погнался и выскочил на риф, — сказала с сожалением Лена. — Вот уж дуралей. Отлив начнется, и погибнет китишка.
— Не погибнет! — убежденно сказала Алька. — Мы его спасем! Правда, Волк? Ну скажи — спасем. Ну скажи?
Ну как ты его зовешь? — тихо сказала Лена.
— А как же его еще звать? — с вызовом спросила девочка. — Как?
— Ну я не знаю как… Но все же… — Лена не знала, что сказать, и поглядела на Волкова, ища поддержки. — Ну, в общем…
— Ну, в общем, действительно нужно спасти китишку, — сказал Волков. — А что? Подойдем на шлюпке поближе, гашу ему на хвост и… Как считаешь, Толик?
— У тебя в котелке что? — спросил Толик и постучал кулаком по своей голове. Но в словах его сквозила задумчивость. — Морская капуста, что ли? Он хвостищем ка-ак хряснет!
— Толик, Толя! — воскликнула Алька, дергая его за рукав. — Ты же такой отчаянный, ты же такой… настоящий морской мужчина. Ну же?
— У тебя в голове что? Ему ж гашу надеть на хвост надо, а он как задерет хвостище да ка-ак… — пробормотал Толик, размышляя. И все же он настоящий мужчина! Расправив плечи, Толик сделал зачем-то несколько приседаний и хриплым от волнения баском сказал Ваганову: — Эй, усы! Может, сдернем зверюшку с рифа? Это ведь Жорка.
— У тебя в котелке что, морская капуста? — пробурчал капитан «Кайры», но и в его словах не чувствовалось особой твердости. — Ясное дело: жахнет хвостищем, хошь верь, хошь…
— Жахнет-жахнет! Да близко не надо подгребать, — сказал вдруг моторист Сеня, высунувшись из люка машинного отделения. — А ежели в воду надо кинуться, гашу ему надеть, то и я могу.
— Ладно уж… «кинуться»! — оживившись, оскорбленно сказал Ваганов, уловив в словах Сени нечто вызывающее. — Толик, марш в трюм, достань капроновый трос японский. Волк, ты пойдешь на веслах, а Толик… Эй, Толик, слышишь? Ты нырнуть под кита сможешь?
— Нырну, — гулко послышался голос Толика из трюма.
Через десяток минут шлюпка шлепнулась днищем о воду, Волков сел на весла, а Толик с решительным озабоченным лицом — на кормовую банку. От сейнера, где он, покачиваясь в небольших волнах, лег в дрейф, до кита было метров сорок, и, глядя через плечо, Волков погреб. Вода была прозрачной, светило солнце, и хорошо просматривался покрытый мохнатыми водорослями риф, на котором застрял Жорка. Чем ближе к нему, тем осторожнее греб Волков и посматривал на Толика, который возился со своими очками. Привязав к дужкам резинки, он надел их, шмыгнул носом и сплюнул в воду.
— Дело-то пустяковое! Кха! — взбадривая себя, выкрикнул он. — Главное, это чтоб он не шелохнулся, а уж я ать-два… Эй, травите конец!
Гаша троса лежала у ног Волкова. Филинов, поднявшийся из кубрика, майнил его с кармы, и красный трос плыл по воде за шлюпкой, похожий то ли на красную жилу, то ли на пуповину, связывающую сейнер со шлюпчонкой. Гребок, еще один… Кит, приподняв над поверхностью океана хвост, с силой ухнул им по воде, столбы воды разметались в разные стороны, шлюпка подскочила на волне, поднятой от этого шлепка, и Талик побледнел. А ну его, подумал Волков, бросая весла и быстро снимая свитер, сапоги и брюки. О-о-х! Ветерок-то освежает! Толик неуверенно роптал и даже хватал Волкова за руки, но тот строго сказал ему:
— Не гребец я, понял? Нырнуть — это пустяк. А ват шлюпку к киту ближе подвинуть, чтобы он ее, стервец, не шмякнул, это уметь надо. Понял?
— И медведю ясно, — радостно воскликнул Толик. — Кха! Я ее сейчас так осторожненько подвину, что ты на кита верхом сядешь.
«Тельняшку снимать не буду, — решил Волков, — не прохватило б опять… А ну кыш!..» Несколько больших серокрылых чаек, прогуливающихся по спине кита и считавших, видимо, его уже своей добычей, с разочарованными криками слетели. Толик уверенно, спокойно подогнал шлюпку к киту, заплывая ему с головы. Волков присмотрелся; да ведь это действительно Жорка: шрам светлый на морде.
— Сдерживай, — скомандовал он. — Ближе не подходи.
— И медведю ясно!.. — подтвердил Толик, разворачивая шлюпку к киту кормой.
Набрав в легкие побольше воздуху, Волков перекинул ноги через борт, вздрогнул: Брр… Глаза на лоб полезли. «Все же буёк у меня на плечах, а не голова… Буёк, набитый морской капустой», — подумал он и, стиснув зубы, чтобы не заорать от холода, скользнул в воду.
— Давай! — выкрикнул он, протягивая руку, и Толик подал ему гашу.
Расправив громадную петлю, которую при швартовке судна надевают на палы, тумбы, вцементированные в пирс, Волков осторожно поплыл к киту. «Шлепнет он меня сейчас хвостищем, — подумал он, коснувшись шершавого бока кита рукой, — и в лепеху, как муху». Дико ломило пальцы ног и рук; живот подтянулся к самым ребрам; кит шевельнулся, хвост его приподнялся, и будто взрыв потряс воду. Миллионы пузырьков заметались вокруг, как будто Волков оказался в громадном стакане с газированной водой… «Не могу больше, я ж околею, — подумал он. — Ну его к чертям собачьим… Ведь в лепеху же!..» Волков покачивался в волнах возле головы Жорки, размышляя, как же поступить. Толик что-то кричал, советы давал, но Волков не обращал на него внимания. «Нет, это безумие, — решил все же он, — одно движение глупого кита — и не будет для меня ни „Полярной звезды“, ни нового рейса, ни радостной встречи будущей весной. Назад, назад! Ты же не ребенок, Волков, ты ведь взрослый мужчина!» Все было логично, ведь так правильно и умно размышлял, коченея и болтаясь в ледяной воде возле кита, Волков и не мог, ну просто никак не мог вернуться к шлюпке. Потом вдруг странные звуки привлекли его внимание. Бум-бум-бум — совсем рядом на самых малых оборотах работал мощный двигатель. Бум-бум-бум… «Так это ж сердце кита бьется?! Ах, Жорка, сукин ты сын», — подумал Волков и осторожно поплыл к хвосту кита, подбираясь к его лопастям со стороны сужающегося туловища.
Трос был тяжел, и Волков еле тянул его. Кит не шевелился — обессилел; замирая, Волков набросил гашу; на одну из лопастей хвоста; кит вздрогнул… Волков протащил петлю и через вторую лопасть, передохнул и, чувствуя, что совсем мертвеет от холода, нырнул и затянул гашу на основании хвоста. Кит вздрогнул. Хвост стремительно взметнулся к поверхности, Волков рванулся в сторону и, бешено махая руками, поплыл к шлюпке. А-аа-ах! Прогремело за его спиной… Разевая рот, как оглушенная взрывом рыба, Волков ухватился за борт шлюпки, и Толик, выкрикивая какие-то восторженные слова, потащил его.
— Ну, дернули, — сказал Ваганов и заурчал в переговорную трубу: — Сеня, давай помалу. Только пла-авненько. Понял?
— Сей секунд… — хрюкнула труба.
Выдохнув облачко сизого дыма, сейнер стронулся с места. Одетый в овчинную шубу, уже выпивший полстакана для «сугрева», Волков глядел, как трос выполз из воды и натянулся. Все столпились на палубе. Толик стоял с топором, ждал команды.
— Давай, давай, Сеня, веселее! — взбадривал моториста капитан и, высунувшись из рубки, крикнул на палубу: — А ну все, кто лишний, отойди!
