строчки инструкций и приказов, о хранителях, разбежавшихся по пунктам и подпунктам тайных списков и перечислений, которые осмотрительные сильные мира сего не решились доверить хлипким файлам компьютера… В несгораемом ящике крейсера класса «Цунами» их можно найти не менее полудюжины, а чаще всего — с добрые полсотни. Они живут своей собственной жизнью. Часто, так и не раскрывая своих тайн, истаивают в пламени мусоросжигательных печей. Но бывает и так, что они — так и нераспечатанными — переживают правителей и целые политические режимы. Переживают капитанов и даже сами крейсера. Как, например, пара непривычного формата успевших порядком пожелтеть конвертов, притаившихся в глубине личного сейфа капитана «Цунами». Конвертов, запечатанных причудливой печатью «Утренней Армии» и украшенных «Золотым петушком» Империи. Какие только ситуации не были предусмотрены безымянными составителями тайных инструкций, таящихся под архаичными сургучными печатями. Любители экзотических слухов утверждают, что даже Армагеддон и Страшный суд предусмотрены в них…
Впрочем, тот пакет, печать которого решительно сломал сейчас капитан Манцев, содержал документ, касавшийся материй, куда более прозаичных. Предписанием Комитета по Чрезвычайным Поручениям при Директорате Федерации второму капитану «Цунами» предлагалось «рассматривать указания находящегося на борту вверенного ему космического судна полковника ВС Федерации Хесуса Йонга, а в случае его отсутствия или его недееспособности — действительного члена Академии Специальных Исследований Хьюго Лошмидта как первоочередные и предназначенные к незамедлительному и точному исполнению. Вопросы, связанные с необходимостью одномоментного выполнения вверенным вам экипажем операции „Сикорски“, вам надлежит решать в рабочем порядке, на основе взаимных консультаций полковника X. Йонга (или X. Лошмидта в случае его отсутствия или недееспособности) и чрезвычайного комиссара Горского (или вас лично в случае его отсутствия или недееспособности)».
Прочитав приказ дважды, Манцев, не говоря худого слова, передал его Горскому. Ознакомившись с ним, чрезвычайный комиссар досадливо цыкнул зубом — привычка, приобретенная им в результате длительного общения с корри. В этом он был прав: более издевательского документа ему читать, пожалуй, не приходилось.
— В общем, — коротко резюмировал Манцев, — мне предлагается угодить и вашим и нашим. Но при этом выкручиваться старине Манцеву надо будет самому. — Он махнул рукой. — Выкладывайте, господа, что вам в конце концов угодно. И не растекайтесь мыслью по древу… У нас времени куда меньше, чем те полчаса, на которые вы, судя по всему, рассчитывали.
— Все очень просто, — вздохнул Йонг. — На борту «Саратоги» находятся двое… Эти лица представляют для Спецакадемии первоочередной интерес. Все, что нам надо, так это то, чтобы вы этих двоих вытащили из этого летающего гроба — с «Саратоги». Вытащили и живыми и невредимыми доставили на Чур… Можете использовать для этого ваш десант, спасательные команды, вообще все, что захотите. Как видите, капитан, я никоим образом не покушаюсь на ваши планы. Если бы не сложившаяся ситуация, я ни за что бы не претендовал на то, чтобы привести в действие этот документ… — Йонг указал глазами на лист секретного распоряжения.
Манцев молча откинулся в кресле и стал энергично массировать затекшие от лишних «g» веки. Словно в ответ на этот намек, по кораблю зазвучал предупредительный «колокольчик»: «Всем приготовиться. Через минуту — маневр». Четверо собеседников — сработали чисто профессиональные привычки — мгновенно ухватились за замки пристежных ремней. Крейсер закончил разгон, и теперь, после нескольких минут невесомости, его экипажу предстояло снова испытать штатные полтора «g» — на этот раз — тормозные. Выпущенный Горским из рук электрокарандаш воспарил над столом, норовя исполнить подобие менуэта с карточкой, удостоверяющей академический статус дока Лошмидта, вслед за ними и пара распечаток, не убранных вовремя под зажимы, белыми горлицами запорхала под потолком каюты. Кэп тяжелым взглядом следил за этими мелкими безобразиями. Все те «g», которые довелось ему испытать в своей нелегкой командирской жизни, не делись никуда. Они были с ним. Здесь — в этом его взгляде.
— Ну что же…
Кэп поймал чертов электрокарандаш и с силой воткнул его в родную подставку.
— Кажется, мне не придется ссориться с хоо Тоохом. Операцию спасения проводим по полной — с причаливанием, стыковкой и полной эвакуацией. — Он усмехнулся. — Это станет притчей во языцех. Крейсер, идущий на выполнение секретного боевого задания, с кучей увечных посторонних штатских на борту…
Полковник нервно дернул уголком рта:
— Повторяю, капитан, нам нужны только двое из всех тех, кто находится на борту «Саратоги». Мне кажется, что для этого не требуется проводить эвакуацию, как вы выразились, «по полной».
Горский приоткрыл было рот — скорее всего для того, чтобы поддержать эту точку зрения, но второй капитан резким движением руки пресек все возражения.
— Хотел бы я знать, полковник, как вы себе представляете все это… Мои десантники, по-вашему, ворвутся на борт лайнера и примутся, словно морковку с огорода, выдергивать оттуда нужных вам людей? Да если там действительно, — кэп повторил и подчеркнул голосом это слово, — действительно происходит хотя бы половина того, о чем нам радируют с борта, то у них просто ад кромешный. Послушаюсь я вас, так и ваших субъектов оттуда не вытяну, и своих загублю напрочь! Так в Космосе дела не делаются… Чтобы иметь хоть какую-то гарантию, что мы сможем вам помочь с этими вашими протеже, я должен вытащить оттуда всех — без затей, по-простому, как это предписано в Уставе. И… — Тут он энергично отмахнулся от чрезвычайного комиссара. — Я знаю все ваши возражения, Сергей Дмитриевич, но нам придется принять все необходимые меры предосторожности. Раз уж на то пошло…
— Что ж, это разумно, — заметил Лошмидт. — В конце концов не следует забывать и о таком простом факторе принятия решений, как элементарная человечность. Не думайте, капитан, что это вам не зачтется при общей, суммарной так сказать, оценке нашей совместной теперь операции.
— И вам вовсе не придется тащить с собой весь этот паноптикум на боевое задание, — торопливо добавил полковник. — Вы теперь имеете возможность высадить весь этот народ на любой из наших баз в системе Чура… Коль скоро пребывание крейсера в ней уже перестало быть секретом…
— Вы, я вижу, уже все решили за меня, — с досадой оборвал его капитан. — Поверьте, я уж как- нибудь сам соображу, что следует предпринять.
Манцев протянул руку к клавише селектора и начал надиктовывать текст приказа:
— Стыковочный отсек — очистить от экипажа полностью. Резервные отсеки — скажем, шестой и седьмой — полностью изолируем и определяем под размещение эвакуированных. Соответственно в четвертом и восьмом устанавливаем генераторы защитного поля… — Он криво усмехнулся. — Даже если кто-нибудь из этой публики протащит на борт плазменный заряд, то мы потеряем только два резервных отсека, не более. А ваших подопечных, господа, — он повернулся к Йонгу и Лошмидту, — мы постараемся отфильтровать уже на первых этапах погрузки эвакуированных. Как, кстати, зовут этих ваших драгоценных подопечных?
Корпус «Цунами» дрогнул, и каюта словно обрела собственную жизнь, норовя повернуться вокруг своих обитателей. Профессор Лошмидт с тревогой посмотрел на свою карточку-удостоверение, вновь вознамерившуюся ускользнуть куда-то в сторону, и ловким движением схватил ее и вернул на законное место жительства — в массивный бумажник. Все сидевшие вокруг капитанского стола мрачно смотрели друг на друга. Тяжесть вновь дала о себе знать, возвращая им чувство реальности.
— Ну что ж. — Горский нервными движениями, словно стряхивая с себя невидимых муравьев, отстегнул сковывающие его ремни и попытался подняться из кресла. — В сложившейся ситуации привилегия принимать решения полностью принадлежит вам, капитан. Не могу сказать, что завидую вам. Положение у вас — хуже губернаторского, как говорили в таких случаях древние. Но, раз уж решение принято, мне не остается ничего другого, как умыть руки…
Старпом Звонарев сидел в кресле второго пилота, неестественно выпрямясь, и продолжал диктовать в микрофон команды аварийной эвакуации. Кресло первого пилота было занято. В нем, уронив голову на пульт, сидел капитан Хеновес. Уступить место своему помощнику он никак не мог — немного ниже затылка, из основания черепа у него торчала рукоять глубоко всаженного, тускло поблескивающего стилета. Голос Звонарева, разносившийся по опустевшему уже лабиринту обитаемых отсеков «Саратоги», был напряжен,
