Шишел, тяжело вздохнув, опустил на пол у изголовья дивана тяжелый невзрачного вида контейнер и окинул взглядом хоть и редко им посещаемый, но успевший порядком ему осточертеть номер 3-35 Комнату наполнял мутный свет начинающегося утра. День, который предстоял ему, был, пожалуй, самым главным его днем на Терранове.
Стоило последний раз погадать на книге Глаз его вырвал из серой массы наугад открытого текста слово, которое мгновенно остановило суетливое мельтешение второстепенных мыслей в ставшем для них тесным черепе. Слово это было «свобода».
Перед тем как прочесть написанное в мудреном сочинении, Шишел окликнул внутреннего демона: «Ну что, птиц проклятый, вот она — свобода. Кажись, только руку протяни. А ведь протянешь — и без руки останешься… Тяжелый сегодня день будет. А ночь — и того хуже». Но демон лишь буркнул в ответ что-то неразборчивое, вроде того, что вот уже которую ночь ему глаз сомкнуть не дают, И завалился на боковую.
Шишел вернулся к книге Исмаэлита.
«Нет такой идеи, — прочитал он, — которую люди понимали бы более превратно, чем идею свободы, — учил обитателей окружной тюрьмы преподобный Бонни. — Ибо понять ее смертным не дано: одни учат, что свобода — это не что иное, как возможность творить всякому все то, что ему заблагорассудится, пусть даже во вред ближнему своему. Но такая свобода не дана роду людскому, как не даны бодливой корове потребные ей рога. Те же немногие — будь они даже цари земные — дорого поплатились за такое свободы своей понимание. Иные же твердят, что только тот воистину свободен, кто обрел осознание необходимости своих поступков. Но не дано нам тех весов, на которых может смертный взвесить правоту своих суждений о необходимости. И есть ли свобода — необходимости той подчинение? Нет: лишь Господу дана и сама свобода, и истинное ее понимание. Удел же смертных — смирение. Смирите сердце свое и в смирении, быть может, обретете вы искомую вами свободу. Можно лишь обладать свободой, понять же ее нам не дано».
На что вечно отбывающий тот или иной срочок — то за долги, то за пьяный дебош — Злобный Свистун Грогги замечал собравшимся в тюремной часовне: «Чушь все это, ибо ни смирение, ни борьба с силами земными и небесными не приносят ни свободы, ни рабства. Не результат деяний наших свобода, а очень простая и всякому понятная вещь, состоянием души называемая — точно так же, как горе или счастье. И не обретаем мы свободу, а рождаем ее в себе самих. И если свободна душа ваша, то свободны вы и в узилище, а если рабство пустило в ней корни, то и на троне земном пребудете вы рабами, ребята! Только и всего!»
Пассажа этого Шишел до конца не понял, но некоторые его места одобрил. Продолжая размышлять на столь отвлеченные темы, что было для него делом и вовсе не обычным, он порылся в рюкзаке и, вытащив оттуда припасенный на всякий случай уголек, начертил на стене знак Хао-ау-Тау — Беспощадного Бога Свободы, который, как каждому известно, образа своего не имеет и только знаком и может предстать — и спалил перед ним самую крупную из добытых в эту ночь купюр.
Затем постоял немного под душем, переоделся и направился в бар — немного отойти от напряженной ночной работы.
Мисс Д'Арси подвернулась Шишелу очень кстати. Он только еще прикидывал, на какой, собственно, козе подъехать к Эрику Персивалю Лидделлу, а мисс была уже тут как тут — сидела у стойки бара «Ротонды», где Шишел нацелился промочить горло, и поклевывала из рюмочки «Кюрасао». С утра пораньше.
— Как дела? — осведомилась она у молча подсевшего к ней Шишела.
— Да вот собираюсь выпить за успех нашего безнадежного дела, — угрюмо отозвался Шаленый.
— Нашего? — заломила мисс тонкую, на росчерк кисти живописца похожую бровь. — Уже приятно слышать.
Шишел заказал двойную «Смирновскую», а Милен — джин с апельсиновым соком.
— Соку, как всегда, поменьше, а джину?.. — осведомился самообучающийся, видно, кибер- бармен.
— А джину, как всегда, побольше — двойную. И со льдом, — закончила мисс Д'Арси и повернулась к Шишелу: — Ужасно бестолковы эти автоматы…
— Вот что… — с ходу взял быка за рога Шаленый. — На мази все у меня. Пусть шеф ваш готовится ко второму сеансу. Только в этот раз — всерьез и без свидетелей. Так как было — не пойдет. Коли обмен так обмен. С глазу на глаз. Без дураков. Если вместо обмена обираловка выйдет, так и у ваших руки длинные и за меня тут найдется кому постоять. Так что мало не покажется. Место я назначаю.
Тут было подано спиртное.
— Вы слишком многого хотите, — бросила Милен, поднимая бокал на уровень глаз.
— Иначе нет базара, — отрубил Шишел. — Место встречи — вот. И время тоже.
Он двинул по стойке к собеседнице листок бумаги.
— Если шеф согласен, то пусть мне в номер звякнут и попросят быть в полдень в «Короне», если нет — то в час в «Стратосфере». Это все условно. Никуда ходить я не стану — ни…
— Не дура, поняла, — оборвала его Милен.
— Теперь второе. У меня времени в обрез. Если шеф будет капризничать, ему придется выковыривать меня из здешней тюряги. Или я смоюсь другими путями. Кстати, и у вас время на нуле, дорогие мои. Нам всем легавые основательно на хвост сели. Так что шевелиться надо…
— «Не торопи, не запряг!» — кажется, так у вас, русских, положено говорить в таких случаях? — поинтересовалась Милен. И, уже сбавив обороты, закончила: — Все будет передано в точности. Ждите у себя, Дмитрий…
— Жду час. А дальше не взыщите.
— Вы явно нервничаете, Дмитрий. — В голосе Милен явственно слышалось раздражение. — Ну ладно — час так час…
Она помолчала секунду-другую. Шаленому показалось, что во взгляде Милен, устремленном в его глаза поверх кубиков льда в бокале, мелькнула какая-то смешанная с тоской жалость.
— Ну, как опять же говорят у вас — «будем»! — определила Милен. — Хорошее слово.
Они чокнулись и прикончили спиртное. Милен тут же как ветром сдуло. Шишел заказал себе по второй и попросил телефон. Пора было звонить Градову. И вызывать из небытия старого шута Додо.
Встречу с Додо Шишел неожиданно сам для себя назначил в месте, совсем к конспирации не располагавшем — в кафе «Бон-бон». Кафе это было облюбовано завзятыми сладкоежками, среди которых подавляющее большинство было представлено отроками и отроковицами весьма нежного возраста, изредка — в сопровождении своих предков. Шишел на этом фоне смотрелся телом весьма и весьма инородным. Так же, как и явившийся точно в срок, по вызову, переданному через Градова, Додо. Что, впрочем, имело определенные преимущества: столь же заметными становились здесь и непрошеные соглядатаи.
Внешний вид Додо значительно улучшился со времени последней его встречи с Шишелом. Выглядел он так, словно сбылась мечта его жизни. А мечтой жизни Додо было сбыть с рук фальшивого Фалька. Полотно это впарил ему какой-то русский из Метрополии. Нахал еще долго лил слезы по случаю того, что расстается с последней семейной реликвией, выпил по этому случаю море водки и убыл, не оставив ни малейших концов. Избавиться от картины было совершенно невозможно, ибо вскоре не осталось ни одного любителя живописи, посетившего Терранову, который не знал бы этой истории заранее. Тем более что настоящий Фальк как висел на стене музея в Метрополии, так и висит там по сию пору.
— Неужели ты продал ту чертову мазню? — поинтересовался у него Дмитрий. — Смотрю —
