Борис Иванов
Абсолютная гарантия
«Жизнь — это смертельный риск», — говаривал частенько преподобный Бонни, прикладываясь к кружке доброго пива. И после этого долго молчал со значением. И, что удивительно, Грогги, — Злобный Свистун — соглашался с этой мудрой мыслью (приняв шкалик-другой крепкого виски). «Да, — говаривал он — Только тот, кто не живет, не рискует попасть в рай или в ад — по вкусу. Но, знаете, ребята, я предпочитаю риск».
Но огонь сжег львов, которые съели змей, которые забились в гаубицы, которые уничтожили копья, которые привели в негодность газовую камеру, которая испарила воду, которая погасила огонь. Каким-то чудом Марвин остался цел и невредим.
Совы — это совсем не то, чем они кажутся
Пролог
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ
Только не сейчас!!!
Дмитрий Шаленый даже зажмурился, повторяя про себя «Господи, пронеси!» Но Господь не пронес: сытая туша таможенного инспектора нависла над потертым в разъездах и ничем, в общем-то, не примечательным чемоданом, представленным Дмитрием к досмотру. Туша эта была задумчива.
— Что везете, са-а-аг? — осведомился инспектор голосом простуженного тюленя.
Это местное «са-а-аг» — вместо привычного «сэр» или «милсдарь» особенно выводило Шаленого из себя. Терранова вообще не была тем Миром, в котором ему хотелось бы задерживаться надолго. А тут еще приходилось не расставаться с пассажиром, не зарегистрированным ни в одной полетной ведомости.
Со своим внутренним демоном.
Тот, правда, был спрятан в надежном месте. В самом надежном — в его подсознании. Но от этого не становился менее докучным, чем он был на самом деле.
Они часто не соглашались друг с другом.
Демона Шаленый подцепил на Шараде.
«Не вибрируй! — прикрикнул на Дмитрия этот демон. — Совсем раскис ты за последнее время!».
С этим Шаленый был согласен. Последнее время нервы слишком часто подводили его. Правда, на то были веские причины.
— Сами видите, офицер, — как можно более уныло пробасил он, расстегивая пряжки и замки проклятого кожаного бегемота.
«… Хотел бы я в самом деле знать, что они мне туда насовали, пентюхи проклятые!..» — подумал он, не без интереса заглядывая в развернувшуюся перед ним утробу своего — якобы — спутника в долгом пути от Шарады до здешних, уже вполне цивилизованных мест
Случилось так, что в путь с Шарады Дмитрию пришлось отправляться не то что без багажа, а даже и без документов, которые уберегли бы его от крупных неприятностей. Например, от немедленной посадки в цугундер при первой же попытке покинуть борт лайнера дальнего следования «Глория» в местах сколь либо обитаемых. Все это — и документы и чемодан — приложилось в пути, после нелегкого разговора с людьми Карло Чолли, вовремя признавшими в космическом «зайце» самого Шишела-Мышела. Именно под этим именем Дмитрий Шаленый был широко известен в кругах галактического криминала.
С чемоданом пришлось понервничать. Чертову махину затащил ему в каюту перед самым началом причального маневра не в меру бойкий связист «Глории», который работал на Папу Карло, но работал явно спустя рукава. Понятное дело — доставить в такое место, как столичный Космотерминал Террановы, пассажира без всякого багажа было бы крайне подозрительно. Тем не менее не дать этому пассажиру ни времени, ни возможности узнать хоть что-либо полезное о содержимом того груза, которым его снарядили, было отменным хамством — как по форме, так и по сути своей. Так что в чемодан свой Шаленый смотрел, не ожидая увидеть там ровным счетом ничего хорошего. Собственно, ничего хорошего там и не было, а если и было, то его — это хорошее — скрывал наброшенный сверху клетчатый шотландский плед. Поверх пледа лежала штука федеральных баксов.
Таможенник сурово переложил деньги во внутренний карман и пасмурным тоном спросил:
— Радиопередающих, излучающих ВЧ устройств при
себе не имеете?
— Нет, — успокаивающе прогудел Дмитрий, недобрым словом помянув про себя здешний закон об «электронном смоге».
— Наркотиков не везете?
— Дома оставил, — мрачно пошутил Шишел, застегивая чемодан.
— Хранение наркотиков — это нехорошо… — задумчиво попенял ему страж границы, отдавая честь на прощание. Взгляд у него был абсолютно стеклянный. На Терранове с чувством юмора у аборигенов дело обстояло неважно.
Такси-автомат Шишел поймал на выходе из Космотерминала. Не без труда запихнув и себя самого и дурацкий чемодан в тесноватый салон кара и пробубнив оператору в микрофон: «В центр», он принялся распаковывать свою поклажу. Ведь не кирпичей же, в конце концов, они напихали ему в путь-дорогу? Хотя всего можно было ожидать от людишек, с которыми он связался. Всего! Если бы не крайняя нужда да не тот жуткий переплет, в который попал он на клятой Шараде, век не знать бы ему дел ни с Карло, ни с Жестянщиком, ни с кем другим из этой подлой породы… И сейчас главное для Шишела было — тихо, без шума и пыли свести к благополучному концу это гнилое дельце, что навесил ему на шею Суетливый Бог Опасных Затей, и забыть как страшный сон и безмятежно-синие небеса Террановы, и чертовых мокрушников, с которыми ему под этими небесами предстояло иметь дело. «То, в конце концов, не твоя мокруха, — сказал он себе еще раз. — Не твое дело. И не твоя жизнь вообще. Просто кусок чужой судьбы, которую тебе придется отработать — хочешь ты этого или не хочешь…»
Раскрыв чемодан, он решительно сдвинул в сторону дурацкий плед. Ничего особенного под пледом не было. Наличествовала пижама, размера на три меньше требуемого — габариты Дмитрия всегда были источником всяческого невезения. Кроме нее уймища всяких вещей и предметов, к делу уж и вовсе не относящихся. В основном это были второпях купленные предметы мужской одежды, обувь (как ни странно — по размеру), пара коробок дешевых деликатесов с Аку-Танга и даже связка восковых церковных свечей. Может, это была дань уважения спорадически проявляющейся религиозности Шишела, а может — изощренная издевка над ней. Была там даже настоящая, отпечатанная на бумаге книга. Видимо, для чтения в дороге. За что, спрашивается, сонный тюлень с таможни получил ровно тысячу единиц федеральной валюты?
Шишел решил на досуге повнимательнее выпотрошить чемодан, а пока продолжил его беглый досмотр.
К предстоящему делу имел отношение только один предмет — бумажник, в который была вставлена
