Тем не менее ему удалось набрать целую охапку цветов. Он уже возвращался к берегу, как вдруг маг с тихим стоном начал оседать на землю.
– Сил Троевич! – закричала Кассандра.
Тимка пулей выскочил из воды.
Глава ХV
Поэт взбесился
В половине двенадцатого маленькие ходики в виде избушки на курьих ножках, висевшие вниз головой, а вернее вниз крышей, как летучая мышь, и цеплявшиеся куриными ногами за старинную жердочку для птицы, вдруг захрипели, закашляли, дверца со скрипом открылась, и из нее нехотя высунулась сонная злая кукушка. Оглядев спящих, она как следует прокашлялась и истошно завопила:
– Вставай! Пора! На черные дела!
Кукушка исчезла. Дверца громко хлопнула. Темные, никак не отреагировав на призыв ходиков, продолжали громко храпеть. Дверца в ходиках снова открылась. Кукушка, по-старчески кряхтя, опять выглянула наружу. Убедившись, что не смогла никого разбудить, она с досадой сплюнула и захлопнула дверцу.
Избушка-ходики, торопливо перебирая когтистыми куриными лапами, сбежала с жердочки на печку, добралась до лежанки, где спали валетом две сестрицы-яги, и остановилась у самого уха Ягули Янусовны.
Едва это произошло, кукушка вновь высунулась и проорала в самое ухо хозяйки:
– Вставай! Пора! На черные дела!
Ягуля подскочила на печке, а часики, выпростав невесть откуда два черных крыла, взмыли под крышу и обустроились на стропилах среди трав и прочих вяленостей и сушеностей. Меры предосторожности были приняты крайне вовремя, ибо Ягуля злобно взвизгнула:
– Проклятая кукушка! Убью!
– Сами ведь строго наказали, что полдвенадцатого подъем, – ехидно отозвалась сверху кукушка. – А не хотите вставать, дело ваше.
– Как это не хотим? – уже пробудились три сестрички-ведьмы. – Встаем, очень даже встаем!
– А кофе когда подадут? – протирая глаза, проблеял поэт-сатирик. – Мой организм без кофеина не просыпается.
– Кофе в Магинбурге будешь пить! – рявкнула на него Татаноча. – А сейчас все о черном деле должны думать.
Поэт-сатирик хнычущим голосом продекламировал:
Куплет очень не понравился Ничмоглоту Берендеевичу, и он, зевая, произнес:
– Или замолчи, или я тебе сейчас устрою звон литавр.
– Вот именно, звон литавр, – угрожающе подхватила Татаноча, для наглядности хлопнув у него над ухом двумя крышками от котлов.
Козлавр, взвыв, отскочил к самой стене избушки, однако та, громко икнув, отбросила его назад в самую середину комнаты.
с трагическим пафосом произнес поэт-сатирик.
– В последнем ты ошибаешься, – сказала Ядвига Янусовна. – В черном деле сегодня ты нам просто необходим.
– Без тебя никакое колдовство не получится, – подтвердила Луша.
– В таком случае, требую к себе уважения как к ценному специалисту и уникальному дарованию, – немедленно сменил тон Козлавр. И, капризно затопав передними копытами, добавил: – И попрошу мной не икать.
Избушка хихикнула и легонько подбросила поэта-сатирика в воздух.
– И кидаться мною тоже не надо, – снова обиделся тот.
– Хватит трепаться! – призвала Козлавра к порядку Татаноча. – Время не ждет. Упустим момент, и пиши пропало.
Они принялись за работу. Гуля к этому времени уже снова раскочегарила печь, и теперь там трещало, гудело и жалобно ухало. Верх печи уже раскалился докрасна, в избушке сделалось жарко.
– Вы там полегче! – сердито прокричала со стропил кукушка из ходиков. – А то перегреемся и остановимся! Некому разбудить завтра будет.
– Ничем не можем помочь, – ответила Ядвига Янусовна за сестру, ворочащую кочергой дрова в топке. – Нам колдовство высокой температуры нужно. А если вам так уж не можется, летите на улицу проветриться.
– Сыро там, просквозит, – брезгливо откликнулась кукушка.
– Тогда терпите, – посоветовал Ничмоглот Берендеевич. – Пар костей не ломит.
Однако и ему, похоже, стало жарковато. Сперва леший снял зеленую джинсовую куртку, затем избавился от зеленой майки, обнажив густо поросший травянисто-зеленым волосом торс.
Ядвига Янусовна поморщилась:
– Ничмоглот, ты ведешь себя неприлично. Здесь дамы.
– Извиняйте, – смутился леший и спешно натянул майку. Три сестры-ведьмы наполнили котел водой и, с трудом подняв его, поставили в печь.
– Мог бы, между прочим, женщинам помочь, – покосилась на Козлавра Тата.
торжественно продекламировал поэт-сатирик.
– Тьфу! Болтун ты и пустомеля, даром, что козел, – проворчала Тата.
– Не понял подтекста, – уже приготовился обидеться Козлавр.
– В этом и заключается твое гибридное счастье, – съязвила Татаноча.
– Я попросил бы уважать мое происхождение, – вскипел поэт-сатирик. – А то и я мог бы высказаться по поводу некоторых. Материала и мотивов достаточно. Но я существо цивилизованное, воспитанное. А потому выдерживаю тактичную паузу.
– Вот демагог выискался на наши головы, – заохала Ядвига Янусовна. – И зачем только мы его с собой сюда потащили. Убеждала ведь тебя, Тата, уговаривала. Уж какого-никакого козла местного бы нашли. Товар не редкий. Везде навалом. А этот сатирик, – ткнула она узловатым подагрическим пальцем в сторону Козлавра, – даже, по сути, и не козел. Так, непонятно что. Серединка на половинку.