Через несколько миль пути узнаю: всё не так. И район города, и дом, и квартира. Хотя, если учесть мой внешний вид, всё очень даже соответствует. Грязь и гнусь то есть. Нет, не в том смысле, что квартира не убрана! Вполне себе чистенькая, примерно такая, как и должна бы быть, если в ней живет молодой холостяк. Или старый. В смысле холостяк старый, но по возрасту молодой. Если верить удостоверению личности, которое отыскалось-таки среди вороха прочих бумажек в подобии секретера, стоящего в гостиной (исполнявшей также роль прихожей и всего прочего, потому что из других помещений наличествовали лишь спальня и кухня, да еще одна комната, по словам брюнета, занятая другим жильцом), зовут меня Морган Кейн и лет мне тридцать. Почти тридцать один год, если быть точным. И я на полном серьезе ношу капитанское звание. Вот ерунда-то!
Еще раз с сомнением оглядываю убогую обстановку своего «законного» жилища.
— Послушай, э… — Как мне к нему обращаться? Черт подери! — Мистер. Насколько я понимаю, у капитана, да еще следователя, зарплата не маленькая, верно?
Короткий кивок засвидетельствовал, что мои логические выводы идут правильным путем.
— А почему я живу… в такой… так скромно?
Если эта мина на красивом лице не смущение, то я — полный тупица!
— Это государственная тайна?
— Да нет…
Хороший ответ! Он начинает меня бесить. Человек, а не слова, конечно. И здорово бесить.
— Так «да» или «нет»?
— Присядь, пожалуйста.
— Хорошо, я присяду. Но горю желанием узнать подробности!
Брюнет подождал, пока я обоснуюсь на продавленном диване (комбинация ямок показалась мне настолько знакомой, что вызвала легкое удивление), сам пристроил пятую точку на журнальный столик, сев напротив меня, и, сделав очередную скорбную паузу, начал рассказывать:
— У тебя вообще большая семья: отец и две младшие сестры, но ты с ними не живешь.
— Почему? Места не хватает?
— Дело не в месте… — Подобие вздоха. — Их вообще подолгу дома не бывает.
— Но тогда…
— Ты переехал сюда, потому что плата за ту квартиру слишком большая.
— Что значит «слишком»? Сколько? Тысяча? Десять тысяч?
— Сто тридцать монет.
Невольно округляю глаза:
— Это разве много?
— Нет, — соглашается брюнет. — Но у тебя есть и другие траты.
— Например?
— Ты должен выплачивать долг.
— За что? И кому?
— Например, колледжу, в котором учился. За… всякие разные неурядицы, происходившие во время обучения. С твоим непременным участием.
Не помню. Но что-то в его словах кажется правдивым. Очень.
— И что именно я натворил?
— Я не знаю всех деталей, но были наводнения, пожары и масса других происшествий, оплату ущерба от которых страховая компания перевела на тебя.
Ничего себе, новости! Пожары? Наводнения? Да ведь это наверняка стоит целую прорву денег!
— Надеюсь, то, что ты сказал, единственная причина моего безденежья? — Интересуюсь уже с куда большей осторожностью, чем раньше.
— Ну… Э… Не совсем, — признает брюнет.
— Что еще? — Хмуро цежу сквозь зубы.
— Еще деньги уходят на оплату обучения твоей дочери. И на нее вообще.
— Дочери?! У меня есть ребенок?
— Мм… Да.
— Взрослый?
— Двенадцать лет. Тринадцатый.
О господи… Да когда же я успел? Если мне только тридцать, а ей к тринадцати, то, стало быть, зачатие произошло примерно… Значит, я не только колледж успешно разрушал, но и чью-то жизнь. В семнадцать лет? Бред. Как говорится, маразм крепчает.
— Может, у меня еще и жена имеется?
— Нет. Жены у тебя нет и… не было.
Замечательная новость! Главное, чудесно подходящая ко всем прочим подробностям моей биографии.
— Откуда тогда дочь?
Он замялся, постучал пальцами по столику, поерзал, потом все же сказал:
— Во время одного из расследований выяснилось, что она есть на свете и записана на твое имя, хотя биологически твоим отпрыском не является.
— То есть еще и не родная?
Положение усугубляется.
— Да, но… Ты решил оставить все как есть.
— То есть признал ее своей дочерью? С какого перепоя?
— Не с перепоя! — Кажется, его покоробили мои слова. — Просто… скажем так, тебе стало ее жаль. А потом ты и сам к ней уже привязался…
— Не верю.
— Но так и есть.
— А по-моему, ты меня нагло обманываешь. Не стал бы я жалеть чужого ребенка до такой степени, что усыновил бы… в смысле удочерил и тратил на нее деньги в то время, когда самому жить не на что. Я полный идиот, так, что ли?
— Нет, ты не…
Не чувствую уверенности в его голосе. Ни на крошечку.
— Не «нет», а «да»! Только полный и окончательный идиот мог так поступить: неизвестно кто, неизвестно по каким причинам навязывает мне неизвестно откуда взявшегося ребенка, а я соглашаюсь считать его своим, и при этом даже не требую финансовой помощи, что было бы вполне логично и разумно. Не идиотизм, по-твоему? А этот самый ребенок, разумеется, меня бесконечно любит и считает своим папочкой, так? И никто ему, то есть ей, не скажет, что она для меня — ненужная обуза?
Примерно в третьей части своего гневного монолога краем глаза замечаю, что в гостиной нас уже вовсе не двое, а трое. Девчонка, рыжая, довольно миленькая, только хулиганистого вида. Стоит у дверей и слушает. И как вошла, интересно? То ли мы замок не защелкнули, то ли у нее свои ключи были…
Стоп. Если у нее есть ключи от этой квартиры, то она, значит…
Присматриваюсь повнимательнее. Да, наверное, это и есть моя… хм, дочь. Как и предполагал, внешнего сходства — ноль. Разве что цвет глаз, но и только. Да и сейчас глаза эти, что называется, почти на мокром месте.
Брюнет среагировал на перенос фокуса моего внимания, обернулся и слегка побледнел. Испугался, что девчонка все слышала? Ну и зря. Чем раньше узнает правду, тем лучше. Честность в отношениях — лучшая политика. Правда, временами весьма болезненная.
— Ненужная обуза? — Срываясь, повторил звонкий голосок.
— Эд, ты все не так поняла! — поспешно возразил брюнет, но девчонка тряхнула рыжей челкой и выскочила за дверь.
Я меланхолично пронаблюдал уход со сцены персонажа под названием «дочь», за что был награжден прямо-таки испепеляющим взглядом:
— Ты… Да как у тебя только язык повернулся?! Разве можно было при ребенке… А!
Взмах рукой, и я остался без последнего собеседника.
