весь рост, поэтому пришлось немного поиграть в куклы. В смысле уложить Моргана так, чтобы на более- менее крутом вираже он не скатился вниз и не сломал себе что-нибудь. Да-да, ремни безопасности тоже пошли в ход! И очень пригодились, потому что я не только не собирался задерживаться у лечебницы больше времени, чем требовалось для запуска двигателя, но и вообще был настроен убраться как можно дальше от места, в котором творятся разные странные странности.
Ночная езда — отличное средство, чтобы пощекотать нервы, в первую очередь себе самому. И адаптивное автоматическое управление в этом деле, как ни забавно, становится злейшим врагом, потому что на экране и в показаниях приборов окружающая действительность выглядит совсем иначе, чем в твоих собственных глазах, а я все же предпочитаю полагаться на зрение и прочие органы человеческих чувств. Так хотя бы можно себя и других поругать за ошибки, а какой смысл высказывать негодование электронному уму? Ни малейшего.
Единственная неприятность состоит в том, что через какое-то время, не слишком продолжительное кстати, свет фар машин, едущих навстречу, начинает усыплять. Казалось бы, должно происходить ровно наоборот, но с каждой новой вспышкой ведь тянет не распахнуть веки пошире, а зажмуриться и…
— Хватит гнать. Меня уже почти укачало, — проворчали с заднего сиденья.
— И давно ты проснулся?
В ответ тактично промолчали, позволяя сделать предположение… Значит, гаденыш вовсе не спал?!
— Так ты только притворялся спящим?
— Почему? Я честно пытался поспать. Но как тут заснешь, когда то один извращенец покушается, то другой…
— На что покушается? На твою невинность? У меня имеются большие сомнения на этот счет.
— Уверен, что я неспособен вызвать страсть в чьем-нибудь сердце?
— Уверен, что слухи о твоей невинности сильно преувеличены!
Он фыркнул, чем вполне подтвердил высказанные подозрения. А потом сказал, совершенно спокойно и буднично:
— Вообще-то тот парень собирался меня убить.
Я рефлекторно ударил по тормозам, Морган качнулся на сиденье, но, поскольку был перетянут ремнями, шлепнулся на прежнее место, сообщая:
— И ты от него недалеко ушел.
— Что это все значит?!
— Кинь мне комм. Надо сделать один звонок.
Я выполнил просьбу, правда, кидать ничего, разумеется, не стал, а передал из рук в руки: с ловкостью напарника можно было в лучшем случае рассчитывать на то, что переговорное устройство останется всего лишь поцарапанным и помятым.
— Ванда? Обхода еще не было? Ну и хорошо. Нашел я вашего дилера. Вернее, он меня нашел. В общем, такое дело… Он явный эмпат, причем сильный. Наверное, когда принимали на работу, его талант еще не проявился в полной мере… А не принять не могли, конечно: парень же так хорошо ладил с пациентами, да? Кто? Ну, высокий такой, светленький. Ах, нужно конкретнее? На бейджике было написано «Алан». Теперь понятно? Нет, я не кокетничаю! Надеюсь, больше от меня ничего не требуется? Ну и ладушки. Передавай тете привет.
Прозвучал сигнал окончания связи, но комм ко мне не вернулся: Морган продолжал вертеть его в руках. И разумеется, объяснений не последовало. Пришлось спросить самому:
— Какой еще дилер?
— Да в лечебнице. Парнишка, похоже, потерял крышу на почве желания помогать страждущим. Вот и мне попробовал «помочь», на свою голову…
— Путем убиения?
— Ага. Потому что его обычная «психотерапия» ощутимого эффекта даже в сочетании с наркотиками не дала.
— Ты что, принимал наркотики?!
— Ну… так, лизнул немного.
— Мо!
— Они бы мне не повредили. Правда, — извиняющимся тоном добавил напарник. — После той чистки, что мне устроила Ванда, боюсь, пару дней буду плохо усваивать все, что поступает не внутривенно.
Вот в этом и состоит весь Морган: скучно сообщает всякие ужасные вещи, от которых, если только попробовать задуматься, волосы дыбом встают.
— Все было настолько серьезно?
— Да ну, фигня. Обычное отравление. Наверняка можно было щадящими процедурами обойтись, но ты же знаешь Барбару!
Да уж, знаю! Вот ведь гадина, невинно рассуждала об отдыхе для любимого племянника, а сама из одного задания тут же втолкнула в другое. Как к такой родственнице можно относиться, скажите? Только любить, что Морган, собственно, и делает. Но любовь — не повод капитулировать перед превосходящими силами противника.
— Куда ехал-то? — спросил напарник, явно желая сменить тему.
— А? — Ну да, мы же остановились. И вполне благополучно, несмотря на экстренность. — Домой.
— Домой? — хмыкнули сзади. — Что-то я дорогу не узнаю.
И он совершенно прав. Потому что с самого начала дом имелся в виду мой, и только мой.
— Единственное место в мире, где Барбара не сможет до тебя добраться. Разве ты не хочешь туда попасть?
— Ну, попаду я в любом случае, — вздохнул Морган. — И в любом смысле.
Он еще немного помолчал, но все же поинтересовался:
— У тебя хоть выспаться можно будет? А то вдруг дедуля устраивает побудку с первыми петухами?
— Э… А я не знаю.
— Как это?
— Да я дома последнее время не ночевал.
— А где?
Я начал вспоминать. Вслух:
— Последнюю ночь — в КПЗ. Предпоследнюю просто не помню. А до того… У тебя.
— Как это, у меня?!
— В квартире. Понимаешь, я в первый же день с дедом поссорился, и…
— Да, своих семейных проблем мне мало, теперь еще и чужие придется разгребать, — простонал напарник.
— Не придется, — пообещал я, правда, не слишком уверенно, трогая «маверик» с места. — Мы уже… помирились.
— Неужели?
И не поймешь ведь, язвит или искренне надеется на радужное разрешение всех проблем.
— Он вроде доволен.
— Ключевое слово «вроде»?
— Да ну тебя!
Какое-то время мы молчали. Долгое. До того самого места, где я обычно паркую машину.
— Все, приехали! Вылезай.
Морган угрюмо буркнул:
— И не подумаю.
— Это еще почему?
— Что-то не хочется босиком по твоим аллейкам ходить.
Хм. Пожалуй, он снова прав: по крупному речному песку, смешанному с гравийной крошкой, не слишком приятно гулять без обуви.
