еды, искренне считал их несчастными и уж точно не желал оказаться одним из них. Впрочем, как сказала Ньяна? Порастрясу жирок за время пути?
При солнечном свете Дол выглядел намного приятнее, чем давешним вечером, только сначала мне показалось, что туман так и не растаял до конца, задержавшись в кронах деревьев, но стоило приглядеться, как становилось ясно: зеленовато-жемчужная дымка не имеет ничего общего с висевшей в воздухе водой. Почки. Набухшие и начавшие раскрываться. А в столице ведь еще лежит снег… Насколько же это место южнее?
Черепичная крыша дома стала похожа на мохнатую шапку, как только мы с защитницей отошли подальше. Отошли по тропинке, выложенной известняком, белым, пористым и совсем сухим в отличие от окружающей его земли, из которой кое-где уже пробивались тонкие зеленые травины. Спустя сотню шагов тропинка раздвоилась, моя провожатая уверенно шагнула направо, а я заметил, что каменная рогатка под ногами отмечена цветными пятнами – слева желто-синим, справа темно-красным. Особые местные знаки? Впрочем, без них обходиться было бы трудно, потому что совсем скоро тропинка снова разделилась, только уже натрое. А вот куда мы шли, было неясно: высокие кусты изгородями закрывали обзор, и даже отсутствие листьев не позволяло толком разглядеть, мимо чего пролегает наш путь. Иногда, правда, кусты расступались, и вдалеке можно было заметить домики, похожие на смотрительский, да фигурки людей, но Ньяна не останавливалась, и я вынужден был каждый раз отказываться от попытки осмотреться внимательнее.
А потом тропинка вдруг закончилась, уткнувшись в широкую аллею, посыпанную укатанным дробленым камнем.
– Пришли, – сказала защитница.
Сама аллея вела к дому, приземистому, но все же двухэтажному, а значит, зажиточному.
– Кто здесь живет?
– Йерте Нери, помните, я о ней говорила?
– Да. Но зачем мы пришли сюда?
– Ее отец, пока не упокоился, был дольинским головой, так что она, пока другого никого нет, вроде самой главной тут.
Женщина. Видимо, незамужняя, иначе главным был бы мужчина.
– Я должен представиться ей?
Ньяна издала звук, очень похожий на смешок, но не ответила. А через минуту, ступив за дверь, которую еще и самому пришлось открывать, я понял, что именно развеселило мою защитницу.
В любом доме, чьи обитатели претендуют на высокое положение в обществе, обязательно имеется парадная зала, убранная так пышно, как только воображается хозяевам. Строение, в которое меня привели, подчинялось тем же правилам, за исключением одного. Здешняя зала была не роскошна, а вовсе наоборот.
Довольно большая, вытянутая в длину комната, лишенная мебели и любых намеков на нее, кроме одного-единственного кресла в самой глубине. Ни занавесей на окнах, ни гобеленов, закрывающих выбеленные каменные стены, ни ковров на полу, выложенном из того же известняка, что пошел на устройство тропинок. Печей и жаровен тоже не наблюдалось, а потому в зале было чуть ли не холоднее, чем снаружи: прямо-таки царство Белой вдовы, которой пугают детей в самую длинную зимнюю ночь. И даже люди, двумя рядами окаймляющие проход через залу, казались застывшими ледяными фигурами. Несмотря на поголовно рыжую масть.
Сначала я решил, что мне померещилось. Но солнечный свет, добравшийся до окон, вспыхнул заревом сначала на одной макушке, потом на другой, там позолотил усы, тут зажег костры бород, и вот уже захотелось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от осеннего пожара посреди весны.
Они все были рыжие. И все были мужчинами, моими ровесниками и старше. Но в самом конце зала из глубины кресла на меня смотрела женщина. Вернее, девушка.
Дождавшись, пока стихнет скрип закрывающихся дверных створок, она встала и медленно направилась ко мне. В тишине зала было слышно, как размеренно, словно нарочно заученно шуршит парча ее серебристых юбок. И чем ближе девушка подходила, тем яснее было заметно, что она уже не юна, но находится в самом расцвете той поры жизни, когда любую особу женского пола восторженно и заманчиво именуют невестой.
Рослая, но тоненькая, и похоже, не склонная к полноте. Спокойная, как скала, но отнюдь не бесстрастная, хоть и старается казаться таковой: пока расстояние между нами оставалось достаточно большим, чтобы любые взгляды могли считаться пристойными, светло-зеленые глаза чуть ли не обшаривали меня с головы до ног в отчаянном поиске. Что именно она искала? Не знаю. Но, видно, не нашла, потому что, подойдя ближе, успешно придала своему миловидному лицу выражение скучного равнодушия.
– Счастлива приветствовать в своем доме вновь назначенного Смотрителя.
Чего-чего, а счастья в ее голосе не звучало, и это отчетливо понимали все присутствующие. Впрочем, возражения или замечания были не к месту и не ко времени.
– Мое имя Нери Соанн. До своего замужества я ведаю всеми радостями и заботами Блаженного Дола.
Королева провинциальной деревеньки, иначе не скажешь. Хотя ее наряд сделал бы честь многим столичным модницам, а значит, водятся и деньги в семейной казне, и мысли в рыжеволосой голове. Эй, постойте-ка… Как она сказала? Ведает радостями и заботами? Но это же моя работа. Работа Смотрителя. А глаза глядят так… Подобный мужской взгляд я бы принял за вызов, не колеблясь ни мгновения. А вот как поступить с женщиной? Она явно желает повоевать. За что? За власть конечно же: больше у меня ничего нет. Вернее, она – единственное, что у меня вообще сейчас имеется, да и то не представляю, как воспользоваться этим сокровищем. И уже объявляют войну…
Вторая женщина, встреченная мною в Блаженном Доле, и второй всплеск враждебности. Может, во мне самом что-то не так? Их чувства оскорбляет мой вид или мое поведение? Не спрашивать же напрямую… Воевать как-то тоже не с руки, но другого выхода не остается. Смотритель я или нет?!
– Рад знакомству. – Я не стал играть в равнодушие и, не отводя взгляда от прелестей хозяйки Блаженного Дола, спросил: – Должно быть, все эти люди также нуждаются в представлении?
– Или вы нуждаетесь в нем, – ответили мне, с холодной ехидностью подчеркнув слово «вы».
Она прекрасно знает мои нынешние уязвимые места. Откуда? Неужели сама догадалась? Если так, война предстоит тяжелая и продолжительная.
– Вы возьмете на себя сей труд или мне самому пройтись по рядам?
– Это мой долг. Прошу, следуйте за мной.
И она медленно поплыла обратно, к своему креслу, покачивая бронзово-рыжими локонами, случайно или нарочно выбившимися из высокой прически. Обманчиво бесстрастная, атакующая при первом же удобном случае, а значит… не особенно уверенная в своих силах, зато упрямая. Почему ее до сих пор никто не взял в жены? Только из-за последнего качества? Но с ним можно было бы примириться, учитывая прочие достоинства. Вот я бы, к примеру, с удовольствием тенью следовал за этой тонкой гибкой фигурой, дыша горьковатым ароматом… Свежей зелени? Ну да, вон там, прямо в ее волосах! Веточки, покрытые только-только пробившимися листочками. Любопытная задумка. Помню, моя мать любила еще по морозу срезать несколько веток, поставить в воду в теплом месте и любоваться весенней зеленью, когда на дворе еще задерживается зима. И по всему дому плыл точно такой же пронзительный запах юности…
Мы шли, а вслед за нами по рыжеволосым рядам полз шепоток:
– Какой-то он совсем молодой…
– И почему с назначением так тянули? Нешто не было почтенных людей на примете?
– Не похож он на Смотрителя, ну никак не похож…
– Зато знак при нем, значит, все по закону сделано!
– А довольно ли он умел? А то видали уж одного, мне еще дед рассказывал, так от того столько бед приключилось, что еле на место все вернулось…
Итак, воодушевления вокруг не слышно. Им бы радоваться, что я пришел, а происходит ровно наоборот. А если бы они догадывались, как именно меня назначили на должность Смотрителя, думаю, разбежались бы по домам раньше, чем под моими ногами закончилась зала.
