Силен, однако. Я бы тоже справился, но отнюдь не настолько ловко.
– В дом куда-нибудь. Не оставлять же на улице?
– А ты мужик хваткий, как я вижу, – хмыкнул рыжий. – Едва только в должность вступил, а снедью и прочим уже до самой осени обзавелся!
Может, он был и прав, но телеги я бы разгружал уж точно до лета, если бы был один. А вдвоем работа спорилась куда быстрее: Натти, хотя и слегка прихрамывал, да к тому же двигался размеренно, чуть ли не лениво, ухитрился перенести свертков и тюков больше, чем я. М-да, сноровка нужна в любом деле. Даже в таком незамысловатом, как переноска грузов.
Задвинув последний мешок в еще остававшийся пустым кухонный угол, мой неожиданный помощник сел на табурет и с наслаждением вытянул правую ногу. Видимо, сильно натрудил. А мне почему-то стало немного неловко. Вот ведь странно, какая забота хозяину может быть до слуги? Может, все дело в том, что из нас двоих ни одного хозяина-то и нету?
– Что с ногой?
– Детские проказы. По соседским садам много лазал. У нас тут хоть заборов нет, да ветки у яблонь не любую тушу выдерживают. Вот я и… напоролся. – Он закатал штанину, представляя на обозрение молнии белых шрамов, уходящих из-под колена наверх. – Да все зажило уж. А тогда страшно смотреть было.
Представляю. Должно быть, вся нога была распорота.
– Нос тогда же свернул?
Натти смешливо засопел:
– Не, то в другом саду дело было.
Продолжать он не стал, только улыбнулся, наверное вспоминая обстоятельства драки, в которой повредил свое лицо. И вот ведь странно, будь его черты правильными, я бы сказал, что рыжий ничем не выделяется среди своих соотечественников. Средненький был бы такой, неприметный, скучный. А получилось, что изъян, способный изуродовать красивое лицо, придал некрасивому что-то вроде очарования. Интересно, что мне надо сделать с собой, чтобы избавиться от последствий лекала, по которому меня точили пятнадцать лет?
– Камни тоже в дом нести?
Что? Какие камни? Ах да, вспомнил. Плитки. Вроде тех, что пошли на тропинки, пересекающие Блаженный Дол вдоль и поперек.
– Я сам, сиди.
– Да мне нетрудно. Ты не смотри, что нога, она давно уже не болит.
– Сиди.
На меня взглянули как на полоумного, но спорить не стали. И слава Божу, потому что не знаю, чем смог бы возразить, если бы рыжий вздумал заупрямиться.
Куски известняка, как и все прочие любезно доставленные мне товары, были отмечены печатками с указанием года, в который покинули каменоломню. И их мне тоже придется осмотреть? Разве с камнем могли произойти какие-то изменения? Могли, оказывается. Чистота сколов говорила о многом, причем не слишком лестное для хозяина каменного дела.
Снедь тоже хранила свои секреты, не подвело лишь вино: оно было отменным, что в прошлом, что в настоящем. Пожалуй, слишком хорошим даже для столичных трактиров. Его следовало бы подавать в знатных домах, да и то по праздникам. А я смогу пить просто так. Пока не закончатся привезенные бутылки. Эх, люди, люди! Мне и надо было всего по кусочку и по глоточку, а вы решили удержу не знать…
Натти посмотрел, как я отставил в сторону чашку, из которой не сделал и половины глотка, и удивленно спросил:
– Дурной вкус, что ли?
– Нет, замечательный.
– Так чего ж не пьешь, а кривишься?
Понятно, он снова обиделся, только теперь уже не за себя, а за весь Дол целиком. Мол, мы тебе самое лучшее от чистого сердца доставили, а ты нос воротишь.
– Мне нужно было только попробовать.
Рыжие брови полезли на лоб:
– А остальное что, выкинешь?
– Зачем? Съем постепенно. И выпью. Не возвращать же?
Он все равно непонятливо тряхнул головой:
– А зачем пробовал?
Думал, что это поможет выполнить поручение. Нет, кое-что я узнал, и довольно важное, но мне нужно знать больше. Намного больше.
– Скоро будет ярмарка, верно?
– А то! Каждую весну в Гренте бывает.
– И на нее повезут товары со всего Дола?
– Еще бы не повезти. Товары-то хороши.
Я вздохнул:
– Хороши, спорить не буду. Только вот какая штука… Я должен назначить цены. А как это сделать, чтобы и людей не ввести в разорение, и с торгами не затягивать?
Натти задумчиво обвел взглядом кухню, заваленную всевозможными съедобными и несъедобными результатами труда дольинских мастеровых людей.
– Вот прежний Смотритель как назначал? Не знаешь?
Рыжий растерянно мотнул подбородком:
– Да никто не знает. Это ж тонкое дело, умное. Сидел да думал. Иной раз в бумажках копался, а иной – просто в окно смотрел да улыбался.
– И его цены всегда были выгодными для Дола?
Ржаво-карий взгляд на мгновение застыл, а потом сверкнул смешливыми искорками:
– То не у меня спрашивать надо, я ж не торгую ничем. Только скажу так: какие бы циферки старик ни выписал, с ним спорить все равно не стали бы. И убыток бы проглотили за милую душу.
Вот в это верю сразу и охотно. Только я не старик, много лет проживший бок о бок с дольинцами. Я чужой здесь. И мне нельзя совершать ошибок, если хочу стать своим. Значит, нужно как-то приноровиться, пристроиться, может, подольститься к кому…
– Позволите войти, йерте?
Не успел подумать, а главный кандидат на разговор легок на помине! Впрочем, так оно и лучше. Вот сейчас все и решу. Сразу.
– Проходите, проходите, любезный!
Луран Адитта, на улице прикрывавший голову от солнца и ветра полотняной шапкой, войдя в кухню, вновь удостоил меня созерцания своей плеши, окруженной рыжеватым пушком. Какие почести, надо же! Он бы еще до земли в поклоне согнулся. А гнуться-то должен как раз я.
– Ваше повеление исполнено в точности?
– Да Бож с вами, какое повеление? Это была всего лишь просьба. Смиренная, – добавил я, решив с самого начала разговора установить правильный тон, но собеседник почему-то насторожился.
– Так в точности или нет?
– Не беспокойтесь, жаловаться не буду!
Или я все время ошибаюсь со словами, или смотрю как-то не так? Почему даже последняя, невиннейшая по сути своей фраза вызвала в глазах Адитты чуть ли не животный ужас? Ну да, моя должность звучит громко, но ведь под названием ничегошеньки нет. Правда, может статься, об этом догадываюсь лишь я один.
– Значит, мы свои обязательства исполнили?
– Можете не сомневаться.
– Стало быть, дальше ваша забота?
И еще какая. Огромная. Жуткая. Пугающая.
– Моя, любезный. Только моя.
