украдет для тебя дневник Мэгги.
Сперва Гарри не поверил, затем улыбнулся, лицо его при этом покрылось сеткой морщин.
— Это ты не серьезно.
— Серьезно.
Гарри внимательно посмотрел на него и улыбка исчезла.
— Все в городе только и делают, что пытаются заработать этот миллион.
Хелен подала Мэгги кофе и тоже присела к столу.
— Гарри, это правда? — спросила она.
— Нет, конечно. Откуда мне взять миллион долларов.
— Ты — президент банка, — сказал Хэнк.
— И что, они все думают, я присвоил миллион?
— Нет, они просто думают, что ты богач, — сказал Хэнк.
— Народ здесь прекрасный, — заметила Хелен, похлопав Мэгги по руке, — и в чем его не заподозришь, так это — в недостатке остроумия.
Фред Макдонахью постучал в заднюю дверь. Бабба был прав в отношении Фреда, его вид явно оставлял желать лучшего: тяжелые мешки висели под глазами, щетина покрывала мертвенно бледные щеки.
Хелен открыла дверь, впустила Макдонахью и налила ему кофе.
— Мерзкое чувство, — выговорил он.
— Не надо было так много пить, — сочувственно отозвалась Хелен.
— Мы стараемся тут выяснить это дело с похищением дневника Мэгги и миллионом долларов.
— Короче, отец предлагал вам миллион долларов за то, чтобы украсть дневник Мэгги?
Макдонахью залпом выпил обжигающий кофе и даже не поднял глаз.
— Да, он сказал, что даст миллион долларов только за то, чтоб подержать этот дневник в руках. Это его точные слова. Но я — пас. Не намерен больше встречаться с той чертовой собакой.
Гарри Мэллон потер лоб:
— Теперь я вспомнил! Идиот, я же не говорил украсть! Я просто интересовался его содержанием!
Голова Мэгги буквально закружилась от облегчения. А она уж напридумывала невесть что! И какого- то богатого бывшего клиента борделя, стремящегося избежать огласки, и даже родственников, спасающих свое имя от соседства с тетей Китти.
— А почему вы не попросили его у меня? — спросила Мэгги, отхлебнув кофе.
Гарри вздохнул:
— Это не та вещь, о которой принято говорить. Но я могу точно сказать, что это не из интереса к интимным подробностям жизни борделя.
— Почему же, детали не так уж плохи, — почти обиженно сказала Мэгги.
Гарри бросил на нее непонимающий взгляд:
— Еще бы.
— Итак, позвольте уточнить, значит, вы не говорили, что нужно украсть дневник? — спросил Макдонахью.
Гарри снял очки, протер их и положил на стол.
— Совершенно верно.
Макдонахью уставился в пространство, переваривая услышанное.
Хелен посмотрела на мужа, поджав губы.
— Гарри Мэллон, ты причинил очень много беспокойства и сыну, и Мэгги, и должен извиниться перед ними.
— Это просто недопонимание, — пытался защищаться он.
— Нет, не просто, ты не доверял ни сыну, ни Мэгги. А он теперь рано встает и завтракает.
Гарри не выглядел особо растерянным.
— Я думаю, тебе надо дать ему заем, — сказала Хелен.
Румянец мгновенно залил щеки Гарри Мэллона.
Хелен сидела решительно, скрестив руки на груди.
— Думаю, это самое меньшее из того, что нужно сделать.
— У него не хватает дополнительного обеспечения для ассигнований.
— Чепуха, — сказала она.
Гарри вскинул руки вверх.
Может быть, кому-то со стороны могло показаться, что Хелен чрезмерно уступчива, но Хэнк знал, что если она хотела чего-то добиться, это от нее не ускользало. И он знал, что когда отец вскидывал руки вверх, указывая на невозможность разумного убеждения, это буквально означало капитуляцию перед упрямством жены. Хэнк мог сосчитать подобные случаи буквально по пальцам. Однажды — когда его мать настаивала на том, чтобы ехать встречать Рождество в Охио к своей сестре. Второй — когда решила переделать на свой манер кухню. Третий — когда с тетей Тути случилась истерика, и она вывела ее и ее собаку Снаффи приходить в себя в гостиную.
Вернувшись домой после уборки в зале ассоциации, Хэнк застал Мэгги собиравшую вещи.
— Что это значит? Почему ты укладываешь одежду в чемодан?
— Я уезжаю. Твой отец дает тебе заем, поэтому у меня нет причин оставаться.
Он нахмурился:
— Что значит — нет причин оставаться? Я ведь предложил тебе выйти замуж за меня?
— Я не хочу выходить за тебя.
— Ты не любишь меня?
— Я так не сказала.
И Мэгги положила футболки в чемодан.
— Я сказала, что не выйду за тебя. Я жила в неподходящей обстановке в доме родителей. И хотя я очень люблю маму, но жить с ней я больше не собираюсь. Как и с тобой.
— Я что-то не так делаю?
— Все так. Но вокруг тебя все не так. Твой отец осуждает меня, твой друг обижает меня, даже твой пес плохо уживается с моей кошкой.
— И это все?
— Нет, не все. Я тупею, сидя в этой комнате день за днем. Думаю, сельская жизнь не по мне. Я хочу пойти в магазин, даже поругаться с кем-нибудь в очереди, я скучаю по загрязненному воздуху и автостраде, водителям, делающим при виде меня непристойные жесты, я хочу поговорить с кем-нибудь без местного акцента, наконец.
— У тебя жар?
— В этом городе полно чудаков.
— Но большинство из них — хорошие люди, ты поймешь это, если останешься.
— Никогда! — сказала Мэгги. — Никогда не привыкну к Скоджену, я вернусь домой, пойду на работу к Гризи Джейку и закончу книгу. А потом махну в Тибет.
— Говорят, Тибет уже не рай, там тоже есть проблемы.
Мэгги отправила еще стопку одежды в чемодан.
— Никто не принимает меня всерьез.
— Неправда, я всегда принимал тебя всерьез… до сегодняшнего момента.
Хэнк схватил чемодан и вывернул его содержимое на кровать.
— Мы заключили сделку, и ты должна быть моей женой в течение шести месяцев, и я надеюсь, будешь выполнять свои обязанности.
Мэгги почувствовала, что слезы обжигают ее глаза. Почему он все так усложняет? Ведь она любила его, и не хотела уезжать, но то, что она сказала — правда. Она думала, что будет несчастна в Скоджене. Да и он тоже. И их брак, и их дети, когда они будут. И она хотела уехать отсюда как можно скорее, чтобы забыть все как можно прочнее. И неужели он не понимал, что каждое ее движение в его присутствии было агонией?
