прежнее место.
Кажется, птицы его не только прекрасно поняли, но и не забыли о том, что человек — создание прихотливое и сырую пищу есть вряд ли станет. Иначе зачем они приволокли бревно и явно украденный у лесорубов топор? Другой вопрос: как поджечь это бревно? Пусть и порубленное на тонкие дрова? Как бы там ни было, но у монаха в голове быстро выстроилась картинка своего предстоящего спасения. Он нарубит из бревна толстых клиньев, вколотит их в щели между камнями и обязательно выберется на первый уступ. Да и пищей он на первое время обеспечен однозначно: по слухам, сырая печень вполне съедобна, да и просто чуть подвяленное мясо не даст умереть с голоду.
Планы удачного спасения взбодрили тело и вскружили голову, но Менгарец быстро спохватился. Вспомнив, что следует вначале накормить требовательно попискивающего Мурчачо. Опять запихав того за пазуху, приблизился в свежей добыче. Орудовать тяжеленным топором было очень неудобно, но с горем пополам снял с ноги косули участок кожи и накромсал чуть ли не в фарш кусочек мяса. Первую порцию птенец с жадностью склевал с руки. Потом, когда Виктор поставил его на камень, стал есть кусочки прямо из-под своих лап. Человек довольно посмеивался, отрезая все новые и новые порции и удивляясь, как в такое крохотное создание все это помещается. При этом он не забывал поглядывать на взрослых катарги и поучительно вещать менторским тоном:
— Вот видите, только свежий, ничем не подпорченный продукт вызывает в детском организме надлежащий аппетит. И обратите внимание: куда подевались хворь, вялость и апатия! Малыш словно заново на свет народился: полон сил и желания подкрепиться.
Теперь в ответном клекоте катарги явно прослушивалось удовлетворение. А то и снисходительное поощрение со странным благодушием. Кажется, они и радость свою не скрывали от такого развития событий. Виктор воспринял эти птичьи эмоции по-своему:
— Ну вот, теперь у вас все в порядке! Можете забирать своего собрата по стае. — Он осторожно отошел от скалы к своему гнездышку из парашютной ткани и стал прощально помахивать одной рукой, а второй указывать на принесенное бревно: — До свидания! Может, когда еще и свидимся. А мне теперь надо будет эту деревяшку на клинья раскромсать. Тоже, я вам признаюсь, работка не из легких.
Катарги замерли, пытаясь вникнуть в человеческое бормотание, затем нетерпеливо встряхнули перьями и… улетели!
— Эй! Вы куда? — с возмущением заорал им вслед Менгарец. — А вашего Мурчачо вы мне навсегда оставляете? Да куда же вы?!
Пока он растерянно стоял на месте, птенец наелся до такой степени, что просел на своих лапках и стал вдруг требовательно пищать. Да так противно и призывно, что волей-неволей пришлось приблизиться и взять на руки. Писк сразу прекратился. Водрузил опять на камень — противные звуки возобновились с новой силой. И так несколько раз. Раздосадованный Виктор засунул птенца за пазуху, и тот затих там окончательно. Из-за чего опять непроизвольно вырвалось вслух:
— Да меня что, и в самом деле приемной мамой назначили?! Или папой?
Словно в ответ на эти возмущенные вопросы вдруг опять появилась знакомая троица летающих гегемонов воздушного пространства. Только теперь они и садиться не стали. Просто каждый из катарги сбросил еще по одному большому бревну, вдобавок к ранее принесенному, и снова в едином строю они взмыли в облачное небо. Словно три реактивных истребителя. Но теперь они улетели окончательно, и больше в этот день так и не появились.
Совершенно проигнорировав мнение как самого человека, так и уснувшего у него за пазухой своего маленького собрата.
Глава 19
НОВЫЕ ДОЛГИ
Работать топором Виктору было неимоверно трудно. В сотни раз тяжелей, чем своим незабвенным двуручником. Тем более что раскалывать толстенные бревна во всю длину — это вам не фунт изюма. А перерубить древесину поперек волокон — тоже определенное мастерство надо иметь. Так что вскоре руки неумелого дровосека покрылись свежими волдырями, и он понял, что сегодня уже точно никаких клиньев не наделает. Следовательно, надо готовиться к ужину и к ночевке. При воспоминании об ужине так захотелось жрать, что даже желание съесть печень косули ни в коей мере не показалось кощунственным. Правда, и мысль промелькнула:
«Еще лучше бы мяско прожарить… — Что дало импульс к новой деятельности: — А ведь дров у меня более чем хватает! Причем, что самое странное, достаточно сухие. Видимо, их катарги из-под навеса умыкнули. Может, и в самом деле попытаться соорудить костер? Поищу камни с вкраплениями кварца, мох, кажется, где-то видел, в крайнем случае, можно и обухом искру высечь…»
Сказано — сделано. И вскоре монах, постукивая топором, уже обходил свою природную тюрьму в поисках нужного материала. Нашелся такой, причем в немалом разнообразии. Погодка к тому времени вообще стала налаживаться, облачность почти пропала, а сквозь редкие тучки частенько проглядывало солнышко. Правда, его лучи лишь до половины освещали одну из стен ущелья, а к озеру словно притронуться боялись.
Затем топор опять пошел в ход, превращая несколько наиболее сухих обрубков в мелкую и тоненькую щепу. Порой и стружка витая получалась. Насобирав солидный ворох готовой растопки, Виктор поневоле задумался о месте для костра. Подтащить бревна к прежнему гнездышку оказалось проблематично. Разве что чуть сместить и уложить крестом. Огонь прожжет бревна посредине и будет давать жар до самого утра. Рядом продолжал дрыхнуть Мурчачо. Кстати, он теперь только и делал, что просыпался, требовательно пищал, наедался до отвала и впадал в блаженную спячку. Даже за пазуху сильно не просился.
Священнодействие с костром немного затянулось. То искра сразу гасла, то мох не хотел разгораться. Но все-таки разум цивилизованного человека наконец-то возобладал над дикой природой, и после толстой струйки дыма языки желтоватого пламени лизнули заготовленные щепки. Виктор при этом обрадовался намного больше, чем после завершения строительства плотины возле Радовены или полного разгрома армии Гранлео. Его торжествующий крик разнесся над всем погружающимся в вечерний сумрак ущельем. После этого оставалось только регулярно подкидывать в пламя новые порции дров да слегка обжаривать тонкие стейки из подаренной гигантскими орлами дичи. Пока Виктор пережевывал один кусок мяса, второй готовился, истекая соком на остром деревянном шампуре, а третий он отрезал топором и тут же слегка отбивал обухом.
Единственное, что стало удручать уже с середины отменной трапезы, — так это отсутствие соли. Сразу припомнился знаменитый кок Додюр Гелиан, который недоуменно восклицал: «Кто такую пищу станет есть?! Да как можно без соли-то?» Наверняка сейчас хозяин флагманского камбуза раздает матросам вкуснейшую, как всегда, пищу. А сам адмирал Ньюциген привычно нахваливает умения лучшего кулинара не только всей флотилии, но и всей сборной армии Союза Побережья.
Злобно зарычав от таких воспоминаний, Менгарец впился зубами в очередную порцию своего ужина и постарался не вспоминать, как с кораблей рассыпают лопатами соль за борт. Но все равно мыслишка нет-нет, да возникала:
«Мне ведь ничего не стоило сыпануть в карман всего лишь полгорсти!»
Успокоился он только при воспоминании о вчерашнем купании в ледяном озере и оттого, что наелся. Самые лучшие куски мяса он еще раньше подтащил ближе к своему гнезду и прикрыл краем ткани. Да еще и камнями придавил. Хоть за весь день ни одного грызуна не заметил, но мало ли что! Вдруг катарги и в самом деле уверовали, что приемный папаша и сам со всеми трудностями справится? А то и специально забудут дорогу в это ущелье?
Так что никогда не следует безалаберно относиться к запасам пищи. Особенно после двухдневного голода. Ведь кока здесь нет, на все готовое не позовет.
С подобными мыслями пришелец и уснул.
Утро, как всегда, встретило продирающим морозцем и привычной жаждой. Фляги не было, а вылезать
