Оставалось только витиевато ругаться да продолжать действия по собственному спасению. Для начала опять подбросил дровишек в костер и с помощью мокрого куска шкуры стал создавать дымную змею. Но и в этот раз она себя повела, как и утром. Разве что еще больше размазалась по отвесной скале. С тяжелыми вздохами Виктор наблюдал за дымом и уже было решил наклониться за готовыми клиньями, как вдруг так и замер с открытым ртом. А потом у него во все лицо расплылась непроизвольная улыбка. Высоко в небе парил белоснежный треугольник дельтаплана!
После этого Менгарец дико заорал и запрыгал на месте, словно его движения были видны с такой высоты и при сильном встречном ветре, режущем глаза. В следующий момент он это сообразил и стал швырять в хорошо разгоревшийся костер все, что попадало под руку. Даже вполне съедобные куски мяса не пожалел. Вот тут уже дым получился славный. Конечно, и он проделывал по ущелью невероятно замысловатую траекторию пути, но все равно его можно было заметить с неба. Скорей всего так и произошло. Дельтаплан пошел на разворот, значительно снизился, потом слегка пару раз приветственно качнулся в пируэтах и скрылся за пиками окружающих гор. Потому что садиться здесь было бы безумием. Роза наверняка полетела за помощью.
А в том, что это была именно принцесса, монах не сомневался ни на мгновение. Ведь только Роза могла так мастерски летать; ведь только Роза могла заставить помощников завершать работы над дельтапланом в круглосуточном режиме; и только Роза могла быстрей всех догадаться, в каком направлении следует вести осмотр местности. Само собой, что и отец принцессы, Гром Восьмой, не смог бы остановить собственное чадо от самых интенсивных поисков.
От громких криков, резвого танца и жутко коптящих останков катарги тоже встрепенулся и сделал несколько шагов в сторону, словно опасаясь заразиться этим буйством и неуравновешенностью. Но устройство в небе он тоже заметил и, наклонив голову, наблюдал за ним до конца. Затем как-то грустно весь сжался своим огромным телом, поник головой и, нахохлившись, задумался. Виктору даже показалось, что орел давно ждал этого знака «свыше» и теперь только решал, как быть дальше.
Тогда как птенчик тоже неожиданно развеселился. Зашумел, заметался в парашютной ткани и призывно стал попискивать. Пришлось опять заняться малышом, подкармливая его мясом и поглаживая серый, отливающий блеском пушок. Но теперь это делалось уже в полном спокойствии и умиротворении. Скоро придет помощь, пусть даже не сегодня, а завтра, все равно. Не придется натирать мозоли, вырубая новые клинья, питаться несоленым мясом и спать на жестких камнях.
Поглаживая птенца, монах только сейчас обратил внимание, насколько тот вырос и окреп А ведь всего одни сутки прошли. Затем мысли переключились и на ближайшее будущее Мурчачо:
«Неужели катарги и в самом деле отдадут мне его на воспитание? Или он просто чем-то приболел, потерял аппетит, и они его ко мне привезли, так сказать, для лечения? Они, видимо, запомнили, как он клевал у меня с руки крошки сухариков, и возомнили, что я одной с ними крови. Или просто — летающий ветеринар. Может быть… Потому что стать приемным отцом для такой птицы — вообще ни в какие рамки не укладывается. Вон его дядька в какие размышления впал… Или это все-таки любящая тетушка? Да и вообще, почему я раньше не задумывался, кто мне достался на лечение? Может, это не он, а она? Мурчача? Хм! Если бы я еще в этом деле разбирался. Не буду же я, словно заядлый орнитолог, сейчас этого малыша переворачивать вверх тормашками. Или метку ему на лапу ставить. Хотя если бы был при себе чип из последних галактических новинок, обязательно бы на Мурчачо подвесил. Ведь никто не знает, как они мигрируют, да и вообще, совершают ли дальние перелеты. Как бы там ни было, но как именно поступят катарги, мне ни в жизнь не догадаться. Другое дело, если они увидят пришедшую ко мне помощь и посчитают спасателей угрозой для своего мелкого соплеменника. Тогда как бы и мне не досталось при таких разборках. Это раз. А во-вторых, если меня таки утвердят приемным отцом, то как это будет выглядеть? Мне больше заниматься нечем, как только хищного летающего гиганта вскармливать. Да у меня дел выше головы, война идет, а как я помню, эти птенцы уже на третий месяц летать начинают! Да иметь такого воспитанника — сущий кошмар. Он все на свете перевернет и переломает. А что не сумеет поломать, то раздолбит своим жутким клювом.
Виктор осторожно потрогал свое все еще распухшее ухо и присмотрелся к взрослой особи: «Сидит, думает… Вот ведь явно умное создание! А говорят, когда обидеть хотят, «птичьи мозги». Тогда как, если здраво рассуждать, катарги и в самом деле очень умные. Если проанализировать все их действия досконально, то даже страшно становится. Ну какое животное догадается принести человеку не только мясо, но и хлеб? А потом и топор с дровами. Получается, они наверняка знают, что мы питаемся только жареным мясом. И могут разобраться, для чего служит топор. Ведь не принесли они мне меч или кузнечный молот? Не принесли. Что из этого следует? Только одно: или они были разумными очень давно, а теперь одичали; или они стоят уже на первой ступени к цивилизации. А то и на второй, учитывая, что им палку брать в руку нет необходимости. Они вон уже сразу бревна хватают! Значит, что? Да ничего! Просто надо стараться всеми силами продолжить с ними контакт. Вплоть до того, что смиренно принять на свои плечи груз опекунства. Возможно, что я участник первого контакта со вторым разумным видом на данной планете. Поэтому, вперед!»
Дав самому себе такую команду, Менгарец уложил жутко отяжелевшего за последний день птенца себе за пазуху и вплотную приблизился к взрослому катарги. Тот вроде как и сам удивился. Вопросительно зашипел и замер, рассматривая в упор стоящего перед ним человека. Находиться совсем рядом с такой мощью было малость боязно, но если до сих пор не заклевали, то и дальше нет причины. Придя к такому заключению, человек вновь возобновил свой монолог, пытаясь отследить хоть какую-то определенную реакцию на те или иные свои слова, жесты и телодвижения.
Вначале ничего не получалось. Огромная птица скорей всего ничего не понимала. Или не хотела понимать. Но потом Виктору пришла идея показывать наглядно свои знаки на птенце. Для этого он приволок кусок бревна, который с одной стороны прогорел, а с другой — оставался ровным от распила, и установил его на попа. На верхнюю ровную площадку усадил Мурчачо и начал представление. Или скорей всего обучение языку жестов. Времени имелось предостаточно, и думать теперь о собственном спасении не приходилось. Правда, посматривать на небо время от времени и подкидывать регулярно в костер шкурки — тоже не забывал.
Все жесты или действия дублировались свистом. Потому что этот язык звуков считался одним из самых древних и универсальных во вселенной. Другое дело, что и сам пришелец знал его на уровне нескольких уроков в группе детского садика. Но сама суть и правила обучения в памяти остались.
Выбрал самые основные сигналы, которые необходимы для общения разумных созданий в первую очередь. В этот короткий список входили в основном приказы и просьбы. И к каждому из них давался конкретный, хорошо различимый по модуляции тона свист. К приказам относились слова и словосочетания: кушать, спать, не трогать, отойди в сторону, дай мне, помочь мне, спасаться от опасности. К просьбам: хочу есть, хочу спать, хочу согреться, давай дружить и хочу полетать. Последняя просьба была особенно актуальна в свете данной природной ловушки. Ведь пойми катарги трудности человека, вмиг бы вытащили из ущелья. Плюс к вышеперечисленному самозваный профессор попытался обозначить два существительных: человек, катарги. И два прилагательных: большой и маленький.
Как оказалось, заниматься подобным обучением — труд ничуть не проще, чем сооружать лестницу на отвесном склоне. Через три часа во рту у Виктора пересохло, губы и язык болели от свиста, а все тело ломило от усталости. Что он только не вытворял с Мурчачо, показывая на маленьком тельце, как надо реагировать на каждый сигнал. Расставлял ему крылья и носил по воздуху как игрушечный самолет, подкидывал перед клювом мясо и заставлял просить следующий кусок очень отдаленно напоминающим свист писком, укладывал на бок, хотя и догадывался, что именно так орлы не спят. Носил к костру и обратно, резко бил себя по протянутой к запрещенному предмету руке. В общем, в итоге за этот день катарги насмотрелся на самое удивительное в его жизни представление и не падал от смеха только потому, что чувство юмора у него было совершенно другое. По крайней мере, именно такими размышлениями утешал себя Виктор, когда снял Мурчачо с торца бревна, положил его за пазуху и отправился к озеру смочить пересохшее горло.
Только встал на колени и стал пить, как над ним промелькнула гигантская тень. Прибыл еще один взрослый орел. Он уселся рядом с первым и перекинулся то ли приветственным, то ли еще каким клекотом. Потом оба уставились на приближающегося человека. Тот озадаченно почесал затылок и пробормотал:
— Так вам что теперь, снова полный курс лекций прочитать?
