смеяться. Вполне понятно, что и авторитет короля Чагара при этом довольно пошатнулся. Да и не все простили ему безумный и кровавый штурм, в котором бессмысленно пали многие товарищи по строю. Слова и действия Менгарца дословно и со всеми подробностями разошлись среди простых воинов, а с учетом прежних заслуг, подвигов и свершений, преклонение перед его святостью дошло до невиданных вершин. Что тоже не улучшало его отношений с королем Чагара, полномочными представителями союзников и особенно бывшей наложницей Гранлео.
Но, с другой стороны, Виктора в данный момент совершенно не волновали те самые отношения. Пусть говорят и делают что хотят — лишь бы его не трогали и не отвлекали. Пусть грабят и тащат во все стороны все мало-мальски ценное и грызутся между собой за сундуки с ожерельями, лишь бы не мешали работать в тех местах, где работали его помощники. Менгарец опять спал всего пару часов в сутки, а все остальное время работал как угорелый, пытаясь разгадать таинства и загадки наследия покойного императора. Потому что работы в этом направлении было на десятилетия.
С первого часа пребывания в огромном по величине комплексе зданий его святость безоговорочно захватил для себя именно те помещения, которые больше всего и использовал покойный Гранлео в свободное от развлечений время. Они не отличались мало-мальской роскошью или удобствами и скорей всего именно по этой причине не вызвали острой зависти у королевской свиты, посольских представительств союзников и прочей знатной шушеры, которая увивается за власть имущими в любое время, в любом месте, при любых событиях. Вся знать вместе с монархом и прибывшими следом за победителями гостями разместилась на «увеселительной» половине дворца, где находились чудесные парки с бассейнами, крытые оранжереи с зимними садами, многочисленные банкетные залы, комнаты отдыха, омовений и спорта. Там же когда-то размещались все пятьдесят пять наложниц великого императора. Причем каждая из них имела в своем распоряжении апартаменты из нескольких комнат со всеми сопутствующими удобствами, а порой и штат из нескольких служанок. Такие поблажки предоставлялись в зависимости от ранга, иерархии и личного пристрастия со стороны их вечно живущего повелителя. Кстати, как выяснилось почти сразу, Маанита оказалась в недалеком прошлом одной из самых любимых и обласканных вниманием Гранлео. Но в те первые дни на это не обратили внимание. Все предались веселью на шумных банкетах, празднованию победы и пустопорожнему времяпрепровождению. А если и вспоминали иногда про его святость, так делали это, оглядываясь вокруг и благодушно кивая:
— Тут он, конечно, прав, что сберег такую прелесть. Теперь нам есть где развлечься.
Зато сам господин высший проповедник не успевал порой вовремя поесть. Все его силы теперь уходили на исследования. Для своего штаба он выбрал одно из полностью пустых помещений, назначение которого не знали даже старые слуги и уборщики. По их заверениям, Гранлео, как и его отец, здесь просто частенько любил прохаживаться и о чем-то раздумывать. Посторонние сюда не допускались, и только раз в месяц команда слуг производила здесь влажную уборку. Сама планировка этого, да и многих других залов, вызывала головную боль у любого здравомыслящего архитектора. Например, эта выбранная для кабинета комната была шириной десять метров, длиной почти пятьдесят, но изгибалась крутым бубликом, являясь как бы одной третью большой окружности. Аналогичных во дворце оказалось несколько, но их расположение даже при взгляде на схему ничего не объясняло, хотя они и были искусно меблированы и украшены. Но вот именно здесь, в полностью пустом, гулком пространстве, и гулял повелитель Сангремара, под страхом смерти запрещая его в это время беспокоить. Порой отчетливый, почти не прекращающийся стук его каблуков раздавался из этого зала по нескольку часов, а это означало, что любой побеспокоивший императора в этот момент, беспощадно и невзирая на должность и положение, предавался смерти.
Виктор сразу понял, что подобная планировка позволяет скрыть в полых участках между стенами все что угодно: от тайных переходов, арсеналов и сокровищниц до инопланетного космического корабля. Да и сама «прогулочная» комната наверняка таила в себе определенную загадку, о которой никто даже частично не мог дать подсказку. Поэтому он именно в центре установил огромный письменный стол и, сидя за ним, мог видеть обе двери по торцам зала и оба огромных окна, которые располагались по оконечностям наружной стены. За его спиной располагалась глухая трехметровая каменная опора, за которой, если судить по плану, устремлялась вверх одна из самых величественных и высоких башен дворца. На всех остальных пространствах зала установили многочисленные столы, этажерки, на которых стали скапливаться карты, схемы или непонятные чертежи, загадочные предметы или странные книги. Все это подвергалось тщательному, скрупулезному исследованию, а выводы, догадки, неразгаданные вопросы вносились в специальные толстенные тетради. Благо, что технический обоз по пути в Шулпу ничего не растерял. Да и в самой столице нашлись некоторые стратегические запасы превосходной мелованной бумаги, вопрос происхождения которой так пока и оставался невыясненным.
Но самый первый день своей работы в новом кабинете Менгарец начал с совещания со жрецами монастыря Дион. И первое, что он от них потребовал, — это тщательно обследовать его тело и сделать соответствующие выводы о его здоровье. Конечно, насколько это позволяет сделать толстая прослойка желе гарбены. Начал он с самого простого:
— Что с моим голосом? С какой стати он так окреп?
Осмотр проводился возле самого окна, где освещение было превосходным. Для этого дела приспособили удобный узкий стол, пару кресел и несколько зеркал на подвижных штативах, которые отыскались в одной из лабораторий. Фериоль, который навис над пациентом сразу же после этого вопроса, залез в гортань ложкой, при этом приговаривая:
— Ага, ага, мы уже слышали от полковника Войтаки, как он от твоего крика оглох на одно ухо. Да и сами, стоя далеко за твоей спиной, слышали отчетливо каждое твое слово…
— Кхе, кхе… — закашлялся Виктор, на мгновение отстраняя руки врача и стараясь отдышаться. — Ну и что это все значит? Я ведь раньше попискивал как цыпленок.
— Ну, я бы так не сказал. — Врач отодвинул зеркало в сторону. — Когда мы с тобой познакомились, ты хоть и говорил еле-еле, но цыпленка не напоминал. А по поводу так неожиданно окрепшего голоса скажу: скорей всего и тут тебе помогли волшебные свойства гарбены. Ведь желе создает твое тело таким, какое ты бы мог иметь в самых благоприятных условиях. И в данном случае магическое лекарство не только устранило на время все твои раны, но и кардинально улучшило все твои грудные мышцы, плечевые суставы и мускулы, а заодно эти преобразования затронули и горло. Потому ты можешь сейчас сбить своим криком с ног если не здорового мужика, то уж хрупкую женщину точно.
— Значит, и силища моя возросла именно по этой причине?
— Скорей всего. Напомню тебе, что мы ведь еще ни разу в своей практике не накладывали так много желе гарбены на одного человека. Да и никаких исторических ссылок на подобные случаи мы не имели. Всегда средство использовали только на одну рану или перелом, то есть локально. А тебе мы обклеили чуть не половину всего тела. Вот оно у тебя и окрепло физически и… так сказать, морально.
— Постойте. — У Виктора даже голова зачесалась от мелькнувшего у него в мыслях предположения: — А что, если в моем случае желе окончательно залечит ранения? Вот вы обмолвились, что скорей всего и горло затронули положительные изменения. Что это значит? Только то, что ваше магическое лекарство мобилизовало организм на борьбу со всеми нежелательными отклонениями. Вы только присмотритесь к моим пальцам на руках. — Он демонстративно несколько раз сжал и разжал правый кулак. — Видите? Раньше я ими порой с трудом держал перо для записи. Зато теперь я свободно одной этой рукой размахиваю непосильным для остальных двуручником. А ведь вы мне желе гарбены наложили только выше локтей.
Оба старца, переговариваясь, вновь заходили вокруг объекта своих исследований:
— Действительно! Слишком странно все это…
— Ага! Пальцы у него стали словно тиски. И слышишь?
— Что? — Фериоль приблизил ухо к руке Менгарца, которую Тернадин безжалостно мял и крутил во все стороны:
— Как — что? Глохнуть стал на старости лет? Ведь ни единого хруста или шороха не слышно. Фаланги ходят словно в волшебной смазке.
— Да нет, что-то все-таки хрустит, — сомневался Фериоль.
— Ха! Это же мои косточки хрустят! Или ты и дальше будешь надо мной смеяться, что я на год тебя моложе?
— Ладно, не буду. — Тот взял вторую руку и тоже стал разминать в своих сухоньких ладошках. — Хм…
