заворчали громче и приблизились уже совсем близко. Но лезвие в недрогнувшей ручке уже размашисто чиркнуло по доверчиво подставленному собачьему горлу, выплеснув на затянутое ряской болото целый веер темно-красных брызг.
— Пейте, стервецы… — проворчала девчонка и толкнула ищейку вперед.
Та еще сделала пару шагов на непослушных, подгибающихся лапах — и тут ее разорвало в клочья невидимым вихрем. Словно мыльный пузырь лопнул — быстро и почти беззвучно. Лишь слабый скулящий стон завяз в белесом тумане.
Кузнец смотрел, широко раскрыв глаза от удивления. По правде говоря, Линн и сама не знала, что она и зачем делает. Словно кто нашептывал ей. Но, судя по тому, как призраки с довольным ворчанием скрылись, она сделала все правильно.
— А теперь ходу, Зугги, — путь свободен, — устало пошатнувшись, выдохнула девчонка, с трудом разгибая сведенную судорогой ладонь с рукоятью.
И едва не наделавший в штаны Зугги дал ходу. Он уже сообразил, что к чему, когда здоровенную псину разметало словно клуб дыма ветром. Оступаясь и оскальзываясь, он рванул вперед с резвостью удирающего от погони лося. С трудом сдерживая себя, чтобы не пуститься от какой-то радости в пляс, Линн шла позади, едва не насвистывая беззаботную песенку. «Дело на мази, осталось только дождаться», — думала девушка.
И она дождалась. Сделав-таки один-единственный неверный шаг, старый кузнец ухнул в брызнувшую болотной жижей трясину по пояс. Еще дернулся было по инерции, но жердь в его руках сломалась, словно тонкая лучина, а топь, жадно чавкнув, тут же принялась засасывать неосторожную жертву. Зугги скинул с плеч мешок и отшвырнул его в сторону, под ноги Линн.
— Там веревка, сбоку. Привяжи к чему… — А сам уже погрузился до подмышек, бестолково загребая всплывающий вокруг черно-зеленоватый ил.
Линн стояла, засунув руки в карманы чуть широковатых ей, заляпанных грязью штанов и внимательно наблюдала, как быстро жадное болото затягивает в себя еще живого кузнеца. Тот взглянул на нее — и лицо его побледнело.
— Ты чего? — судорожно вздохнув, спросил он и замер, пораженный озарением.
И эта заминка стоила ему очень дорого, он погрузился в черную, маслянистую и тошнотворно пахнущую жижу по плечи.
Линн медленно кивнула.
— Да, старик. Та лепешка, что неосторожно слопал колдун, предназначалась тебе. А Соплю я сама подставила — еще в доме он шагнул не туда и вляпался во что-то зловредное.
Побледнев как полотно, Зугги дернулся, морщинистое лицо его исказилось.
— Будь ты прокл… бу… гык… — Он одним махом ушел вниз.
Только пузыри, с чавканьем поднимающиеся из глубины, и обозначали теперь место, где бездонная топь только что засосала человека. Из ила еще вынырнула покрытая ряской рука с чудовищно скрюченными пальцами, судорожно дернулась, словно пытаясь за что-то ухватиться, — и ушла в трясину. Несколько раз в глубине утробно ухнуло, и наверх вылетел еще один пузырь воздуха, словно невидимая человеческая душа, освободившись от бренного тела, взлетела ввысь. Потом все стихло.
Проклята будь она за этот поступок… А пока что девушка, запахнувшись в плащ, стояла на кочке неподвижно, исподлобья взирая на эту страшную картину — и в душе ее исподволь разверзался ад. Медленно, неотвратимо раскрывались огромные, тяжелые как смертный грех ворота, готовые принять в себя еще одну злодейскую душу, и бледные языки огня вырывались оттуда, бросая вокруг тревожные сполохи.
— Да пошли вы все! — Скривив чумазое лицо, Линн замахнулась грязной рукой.
И путь в бездну скрылся, словно его никогда и не было. Исчез до поры, терпеливо выжидая, — ибо почти никто из тех, кому суждено пройти по Тропе отчаяния, еще не уходил от судьбы…
А девушка словно летела через топь легкой тенью. Одна-единственная, прихотливо извивающаяся тропинка огненным пунктиром горела перед ее обостренным ведьминским зельем взором: и если бы кто увидел изящно и легко преодолевающую гибельную топь фигурку, то не поверил бы глазам своим. И потом, в жарко натопленной тесноте корчмы, рассказывал бы страшную историю о повстречавшейся на болоте нави — бездушной твари. И припоминал бы все новые душераздирающие подробности, наливаясь пивом и все больше чувствуя себя героем.
Таков уж род людской…
Линн стремительным и неудержимым ветром неслась вперед и все же никак не могла достичь края топи, оказавшейся абсолютно бескрайней. Ясный день вокруг темнел, покрывался безобразными пятнами. Сильнее становились холодновато-мерзкие болотные запахи, туман липкими потеками оседал на разгоряченном лице. И все громче сзади доносился мерзкий хохот бестелесных тварей.
Дрорда, будучи не в силах усидеть на плече словно белкой скачущей по кочкам хозяйки, давно уже поднялась в воздух и исчезла где-то там, в вышине, смутным, белесым пятном угадываемого неба.
— Ах, так! — Перепачканная с головы до ног тиной и собачьей кровью девчонка чуть не задохнулась от возмущения.
До сих пор она с трудом соображала, что делает, доверившись своему чутью и интуиции. Но теперь вокруг простиралась унылая серо-зеленая местность, видимая сквозь прямо-таки ощутимый туман едва ли на полсотни эрдов.
— Ну, держитесь!
Линн повела плечами, потянулась всем своим естеством — и рванула окружающую реальность наискосок. Словно ножом или когтями полоснула по дурно нарисованной картине. И природа вокруг не выдержала над собой такого насилия. Дрогнула, обдав зловонными болотными газами, разлетелась кружащимися лохмотьями, оставив взамен хоть и мрачную, но настоящую местность. Тяжело дыша от стремительного бега, Линн дикими глазами обвела вокруг. И захохотала. От ее издевательского смеха едва не упал с наклонно выступающей из трясины коряги болотный упырь — бледный, полупрозрачного блекло- зеленоватого оттенка. Его слабо светящиеся глаза навыкате едва не лопнули с перепугу и выпучились еще сильнее. По бородавчато-пупырчатой коже побежала дрожь страха. Он загородился от горящего недобрым огнем взгляда девчонки перепончатой лапой и затрясся в леденящем кровь ужасе.
— Все, все, не буду больше морок наводить! — Он извернулся дряблым телом и плюхнулся всей тушей в тину, аж круги пошли.
Линн огляделась попристальнее — так и есть! Она все время носилась по большому кругу. А проклятая марь явственно уводила ее не только от уже близкого края болота, но и вон от той еле заметной тропочки. В другое время она плюнула на все эти заморочки да рванула бы на сухую окраину болота, но сейчас девушка, как говорят о таком состоянии знающие люди, поймала кураж.
И смело пошлепала по кочкам в самую глубь болот, резонно соображая, что коль есть тропинка, то она куда-нибудь да приведет.
В самом деле, через анг или чуть больше перед ней раскинулось небольшое озерцо чистой воды, а рядом — о чудо! — рядом на островке тверди стояла покосившаяся, но вполне человеческого облика хибарка. И судя по виду и даму из трубы, вполне даже обитаемая. И отчаянная девчонка, уже прикидывая, какой тарарам устроит здешнему хозяину, храбро отворила дверь.
Внутри было полутемно, грязно. Не то чтобы убого, но такой неприкрытой нищеты она не видывала уже давненько. Однако у печи стояла старушка и, напевая что-то на неизвестном Линн языке, помешивала в булькающем котелке свое варево.
— А-а, явилась все-таки… — Старая карга оглянулась, неприкрыто злобно зыркнув единственным глазом, и вернулась к прерванному занятию.
То есть сунула едва ли не в самый котелок крючковатый нос, высматривая и вынюхивая там что-то одно ей известное.
— Здрасьте. — На всякий случай гостья поздоровалась, прикидывая: разнести здесь все вдребезги она всегда успеет, а вот отчего бы не попробовать сначала по-хорошему?
Девушка брезгливо фыркнула, увидев мерзкого вида и явно уж не лекарственного назначения пучки трав и припасы на стенах, мысленно удивляясь — какой тут гадости только нет!
