— Я свое дело сделала, а ты привяжи колдуну на шею каменюку какую да спихни в реку-то.
Зугги озадаченно почесал в затылке, все еще сомневаясь в том, что колдун действительно умер.
— Да как же оно? Никто ничего и не заметил — даже покойник, чтоб его демоны в аду миловали…
Линн уже села на край сложенного в несколько раз паруса, обняла колени, чтобы не так трясло, и кое-как выдохнула непослушными губами.
— Куда уж вам заметить… ты кузнец, он маг. А вор-то тут я!
Старик повздыхал, поворчал, все еще удивляясь — как оно так вышло. Затем, уважительно посмотрев на тихо рыдающую девчонку, сделал над собой отгоняющий зло знак — и принялся за работу.
Вытащил из мешка нож (не оружие, а инструмент), отрезал от края холстины длинную неширокую ленту и, осторожно прикасаясь к коченеющему телу, привязал ее одним концом за шею. Затем ускользнул за деревья, побегал вдоль берега реки, нашел размытый обрывчик и приволок оттуда подходящий булыжник, словно специально обкатанный — с выемкой посередине, а затем прикрепил его к свободному концу ленты.
Хекнув от натуги, взвалил на плечо тяжеленное, в смерти словно ставшее еще тяжелее неподвижное тело и потащил к воде, шурша в зарослях и хрипло дыша.
Вернулся он нескоро — мокрый до пояса и с узлом в руках.
— Усе, утоп бедолага — да ловко так пошел… Я одежонку его позаимствовал — неприметная она. А то чего ж добру пропадать? Да в поясе его сначала пошарил. — И он вывалил на холст парусины тяжело звякнувший мешочек, ничем не приметный кинжал в обтянутых кожей ножнах и аккуратно свернутую накидку.
Подумав, махнул рукой на все эти треволнения. Сел рядом и принялся укорачивать добротную шерстяную одежду, подгоняя ее под свой рост. Он еще некоторое время привычно занимал натруженные руки работой, отвлекаясь от тяжких мыслей. Прошло довольно много времени, прежде чем кузнец поднял седеющую голову и посмотрел на бездумно глядящую во вновь разожженный костер девчонку.
— Мне вот ни разу не доводилось людей к Падшему отправлять. А ты легко как-то перенесла.
— А мне уже приходилось — и куда страшнее. Зимой, — мертвым и невыразительным голосом неожиданно для самой себя ответила Линн.
Она чуть покачивалась из стороны в сторону по своей привычке, незряче уставилась прямо в огонь и подсунула к нему босые, озябшие, замурзанные пяточки. Спящая дрорда чуть колыхалась на плече Линн. Страшное напряжение схлынуло полностью — и в опустошенной душе ее вертелась только одна мысль: «Тупой ты, Зугги — хоть и неплохой дядька…»
Тот не мог угадать ее мысли. Только взглянул в эти огромные, безумные глаза, поперхнулся вопросом — и вернулся к своей работе.
Зима не спешила вступать в свои права. Словно капризная и ветреная красавица, она то чуть прижимала морозцем, то вдруг уступала место теплым ветрам. И оттого в окрестностях Сарнолла по- прежнему стояла слякотная, гнилая погода. Конечно, приморскому городу такое не в диковинку, но вовсе и не в радость. Хотя в этом году оно очень даже кстати…
Бургомистр Стайн раздраженно отвернулся от окна. Был он весьма худ и подвижен до такой степени, что тяжелая золотая цепь с гербом славного города Сарнолла взвилась и снова упала на черный бархат кафтана. А в голове его продолжали вертеться все те же размышления…
Да, очень кстати, ибо немалое войско графа Ледвика, ставшее лагерем под стенами, не может попасть в город. Вообще-то это глупость несусветная — воевать зимой. Уж больно холодно, да и по сугробам мотаться заморишься. Но в действиях полубезумного графа был и свой резон — как только зимние морозы укрепят пока еще не ставший на Изели лед, воины его беспрепятственно войдут в город. Пусть и переполовиненные стужей и болезнями, но стены на этот раз не спасут.
А маги из гильдии — да что им? «Мы не вмешиваемся во внутренние дела, лишь бы не было чрезмерных кровопролитий и разрушений», — мысленно передразнил он надутого Эккера, главу морских колдунов Крумта. Может, оно и правильно — только все одно казне урон, да и свои сундуки придется изрядно облегчить — на выкуп графу и его головорезам.
Бургомистр еще долго расхаживал по комнате, не глядя ни в пылающий камин, ни в большие окна мелкого переплета, за которыми снова разыгралась мутно-белая круговерть. Страшно было даже и помыслить, но он решился на крайнюю меру, когда уже стало ясно, что этот проклятый богами и людьми Ледвик не отступится и на обычную мзду-откуп не польстится. А выходить с войском за пределы стен — это безумие, потому что даже поредевшая армия графа просто растерзала бы городское ополчение и стражников.
В дверь постучали. Получив разрешение, в комнату вошел запорошенный снегом слуга, согнулся в почтительном поклоне.
— Привел? — облизнув разом пересохшие губы, спросил бургомистр, чувствуя, как замерло и ухнуло куда-то сердце.
— С малого крыльца, тайно — как и было велено, — ответствовал тот и, пригласив в комнату таинственного гостя, улетучился обратно за дверь.
Стайн с затаенным любопытством разглядывал пришедшего. Но затем вдруг поймал себя на мысли, что отвернись он от гостя, и не сможет даже описать его. Неприметный, затертый, абсолютно не запоминающийся облик — вот единственные слова, которые пришли на ум бургомистру, пока он успел осмотреть и оценить внешность человека, стоявшего перед ним. И рост средний, и одежда в меру мешковатая, для того чтобы скрыть от внимательного глаза особенности фигуры или походки, и блеклые, словно выцветшие, глаза на невыразительном лице.
— Прошу, — чуть Суше сказал Стайн и указал жестом на два кресла, которые стояли у камина, между коих находился небольшой низкий столик, отнюдь не пустой.
Гость не стал жеманничать или отнекиваться Он хладнокровно уселся в кресло и налил себе подогретого, со специями вина. Гость не спеша, с удовольствием отхлебнул вина и подставил ближе к каминной решетке свои ноги, обутые в насквозь промокшие сапоги. Что такое выпить капельку горячего спиртного после сырой здешней зимней погоды — это знают только местные жители. Потому что ревматизм и простуды здесь были двумя главными бичами рода человеческого. Да и не только человеческого, ибо встретить на Крумте гнома или эльфа тоже можно было, и не только в посольстве.
Затем незнакомец предъявил Стайну его пригласительное письмо и, когда тот кивнул, бросил лист бумаги в огонь камина.
Тем временем бургомистр, отчаявшись подобрать слова для речи — а он привык всегда взвешивать выражения, разговаривая с кем бы то ни было, — мысленно послал все условности и экивоки к Падшему. Ибо сама только мысль о том, что глава одной из Презренных гильдий окажется у него в малом кабинете и Стайну придется излагать тому свою просьбу, могла привидеться только в кошмарном сне.
— Догадываетесь, зачем я решил встретиться с вами? — наконец решился заговорить он.
Плечи гостя неопределенно шевельнулись под бесформенным плащом, а голос оказался безжизненным и лишенным каких-либо эмоций:
— Мои догадки здесь ничего не значат. Я весь внимание и слушаю уважаемого бургомистра чрезвычайно заинтересованно. Уж коль скоро его доверенный слуга гарантировал приватность беседы и неприкасаемость лично мне.
Стайн мрачно покрутил массивный золотой перстень на пальце, как делал всегда, оказавшись в затруднительном положении. Но доселе он находил решение и не раз доказывал делом, что по праву носит тяжелую золотую цепь бургомистра.
— Все дело в армии графа Ледвика, — негромко сказал он, выказывая подспудно терзавшую его мысль весьма коротко — ибо умному человеку того достаточно.
А уж то, что главой гильдии воров вот уже десяток лет может быть добрячок-пацифист или какой другой недоумок — это уж россказни почище, чем байки поддатых матросов в портовом кабачке или бредни проповедников из братства Единого.
Собеседник опустил голову, задумавшись над тем, как много вложил хозяин дома в столь короткую фразу. Тут было все: и смена существующего положения в городе, которое все ругали, но которое всех в
