пальцы нервно сплетались и расплетались - ты выглядела смущенной и обеспокоенной. Я не стала избегать разговора, и вскоре услышала, что твой отец художник, его дела идут совсем плохо, к тому же он заболел, и ты остро нуждаешься в деньгах - может быть, можно обменять твою роль на незначительную сумму? Признаков лжи не было, у меня имелся некоторый капитал... Я рискнула. И ты не солгала - роль досталась мне. Я не знала, как именно, но явно помогла твоя очень своевременная болезнь и связи. Иногда мне казалось, что ты затеяла это в основном для того, чтобы, не оскорбляя, помочь мне, иногда, что все было тем, чем выглядело. В любом случае, это вписывалось в тот характер, которым я тебя наделила. И дало мне шанс проявить себя, который я использовала. Это было почти прекрасно.
***
Я не искала сближения, но наступил момент, когда мы случайно разговорились. В беседе, когда все собирались расходиться, одна из девушек упомянула, что в Англии будто бы верят - карие глаза несут счастье, и заставляют голубооких детей смотреть на ветви, чтобы цвет сменился. Кто-то заметил - тебе и мне не видать счастья, не нужно было в детстве смотреть на солнце и небо... Я ведь синеглазая. Ты только улыбнулась, кто-то спросил - что думают по этому поводу в Голландии. Твое имя определенно не было французским. В ответ ты рассказала, что отец назвал тебя так в честь матери Рембрандта, но в Голландии ты не бывала. Я заговорила о живописи - она в то время интересовала меня. Ты ответила удивительно понимающе, даже для дочери художника, и наша беседа продолжалась, когда прочие девушки уже разбежались. После этого случая я начала испытывать к тебе большую симпатию, чем раньше. Но настоящих чувств не было.
***
Вскоре ты снова отдала мне роль, на этот раз причиной стало твое собственное недомогание, и от меня не требовалась плата. Ты выглядела едва живой, даже удивительные глаза стали мутно-желтыми, тусклыми... Я сама захотела заплатить тебе за услугу, и мне это удалось. Сопротивляться ты даже не пыталась - судя по лицу, не могла. Я справилась с ролью, конечно, не гениально, как это удалось бы тебе, но хорошо, и это снова заметили. Жизнь была почти замечательна, а ты вскоре полностью выздоровела, и твои глаза, как прежде, заставляли вспоминать о солнце.
Еще некоторое время прошло без перемен, ты еще несколько раз помогла мне, но я не удивлялась - уже знала, что тебе приходилось поддерживать и других, впрочем, реже, ведь они справлялись лучше меня. На твоем месте мне и в голову не пришло бы поступать иначе. Я считала желание помочь наиболее способным и не обидеть слабейших естественным для таких, как мы.
Случилось так, что ты пришла чуть обеспокоенной, и на следующий день это повторилось. Я отвела тебя в сторону и спросила, в чем дело - ты нравилась мне, а твой талант было нужно беречь. Чуть смутившись и поблагодарив за беспокойство, ты рассказала, что теряешь жилье и не можешь найти новое. Я пригласила тебя за символическую плату пожить у меня дома. Ты рассыпалась в благодарностях, и через несколько дней переехала в мою квартиру.
***
Ты оказалась хорошей соседкой. Не беспокоила меня, не обременяла, никогда не отказывала в помощи. Помню, как ты много раз помогала мне справиться с платьем и волосами, а сама, чуть краснея, отказывалась от моих услуг. Я не настаивала, не хотелось смущать тебя. Именно тогда мне стало ясно, насколько ты красива на самом деле. Я поняла, что тебе не приходилось улучшать свою внешность, чем грешили почти все девушки. Даже спящая ты была так же хороша, как на сцене. Все это удивило меня, но я относилась к тебе по прежнему - тепло, но без интереса. Красивое тело скрывало душу, слишком похожую на мою - так мне казалось. Интересоваться улучшенной версией себя я не могла.
В памяти осталось множество картин, достойных кисти лучших художников. Ты, разбирающая свои чудесные русые волосы - распущенными они падали почти до колен. Слишком длинные, но я не знаю никого, способного обрезать такую роскошь.
Спящая, с невозможно нежным лицом, обхватившая себя за плечи изящными руками. Поправляющая перед зеркалом простое платье - никогда не видела у тебя действительно дорогих вещей, ты была бережлива. В конце концов, твою красоту не портили дешевые наряды. Ты была как героиня романа, но жила в реальном мире, и еще в тебе не чувствовалось фальши большинства книжных дев.
***
Своим продвижением я была обязана только тебе. Мне не хотелось шагать по головам, превосходство в таланте над остальными оказалось слишком незначительным. Отданные роли, сказанные нужным людям доброжелательные слова. Конкуренция затрагивала всех, даже ты иногда страдала от нее, хотя редко у девушек поднималась рука причинить зло тебе. Не знаю, благодаря чему, но тебя по-своему ценили почти все. Даже соперницы не могли не испытывать симпатии - ты как будто зачаровывала людей. Не сразу, но нескольких месяцев хватало.
Бывало, тебе причиняли обычное в опере мелкое зло, но ты ни разу не обиделась, не пыталась найти виновницу. Несколько минут сожалела, потом улыбалась, и жила, будто ничего не произошло... Веди себя так другая, девушки наверняка невзлюбили бы ее. Но ты была собой.
Я относилась к тебе хорошо, но хуже многих - мои чувства были слишком слабы.
Пытаюсь понять, почему ты очаровывала всех. Знаю, что находила подход к каждому, никому не вредила, была самой одаренной и самой красивой... Но это не позволяет понять. У такой девушки тоже могут быть враги. Ты имела только почти беззлобных завистниц. Природный дар?
Зато я и сейчас хорошо понимаю, почему мне не удалось в этом уподобиться тебе. Мои принципы не давали творить любое зло ради себя, а мой характер не позволял искренне интересоваться большинством. Я, не желая, лгать, не скрывала своей холодности, и многие недолюбливали меня. Тогда это было правильно.
Я не жила по-настоящему, как зачарованная принцесса в высокой башне. Одно пение давало увидеть настоящий мир... Все остальное казалось мутным сном, без истинных чувств и желаний. Освобождение пришло, и моя жизнь изменилась, но не в тот период, который я вспоминаю сейчас.
Почему-то всплыло в памяти то, что тебя часто не принимали за француженку. Имя и красота стали причиной таких бесед. Ты и эти слухи сумела обернуть к благу, загадка привлекала людей. Я видела тебя ангелом, но практичным. Ты была одновременно девушкой не от мира сего и твердо стоящей на ногах особой.
Я, как и все, почти не замечала странности этого сочетания, ведь все в тебе выглядело естественным.
Перечитала.... Мне не быть писательницей, при чтении этих слов представляешь не тебя, а насквозь фальшивую даму из дурного романа. Да, ты в конце концов оказалась иной, но в те годы я видела только чистого ангела.
***
Ты была красавицей, Нелтье, но не это казалось мне главным, и не твой дивный голос, несмотря на то, что я могла бы слушать его часами. Причина перемены моего отношения крылась не в силе, а в слабости. Я любила и люблю за то, что здоровые люди в лучшем случае прощают.
Когда же я впервые увидела в тебе то, что могла полюбить? Мне хочется понять.
Когда увидела тебя, читающей 'Собор Парижской Богоматери'? Помню, как твои тонкие пальцы бережно касались страниц, длинные опущенные ресницы скрывали желтые глаза, а спокойное лицо могло принадлежать ангелу или святой. Я не хотела разрушать хрупкую красоту этой картины, и замерла. Ты не заметила меня. Книга была почти прочитана, до конца оставалось лишь несколько десятков страниц, и я решила подождать, пока чтение не прервется. А ты внезапно улыбнулась, как ребенок, только что ударивший бездомного щенка.
Потом - неожиданно подняла глаза, и странное выражение исчезло, осталась обычная спокойная доброжелательность. Ты поздоровалась, и посетовала на то, что не можешь сосредоточиться на чтении, мешают воспоминания о детстве. Я села в кресло, завязалась обычная беседа...
***
После той сцены я начала уделять тебе больше внимания. Не следила всюду, это было недопустимо для меня, особенно когда мотив был слабым. Просто пыталась увидеть то, о чем мечтала. Я не могла
