затылок.
– Вот черт, не узнал, а ведь вместе пьянствовали в прошлом году…
– Не надо было подскакивать, – деловито вставил Ройзман.
– Ну, теперь все равно идем, он нас примет.
Под водительством Есенина мы вошли в секретарскую.
Молодой человек в черной рубахе, затянутый тонким пояском, открывая дубовую дверь, пропустил нас в кабинет.
– Только не слишком задерживайтесь, товарищи, – бросил он вдогонку.
Хозяин кабинета, известный в рядах партии как один из организаторов Красной армии, получивший мандат из рук Владимира Ильича Ленина, сидел у письменного стола, положив локти на столешницу. Одним глазом смотрел на лежавшую перед ним коричневую папку, другим – на вошедших поэтов.
Первым выступил Есенин:
– Здравствуйте, товарищ Троцкий, вы меня не узнаете? Я Есенин, а это мои товарищи, поэты. Вы, конечно, слышали их имена: Рюрик Ивнев, Анатолий Мариенгоф, Матвей Ройзман.
– Садитесь, – сухо произнес Лев Давидович.
– Товарищ Троцкий, – продолжал Есенин, – мы имеем маленькое издательство, выпускаем журнал, ведем культурную работу, для издания альманахов и сборников нужны средства, мы открыли кафе.
– Кафе? – переспросил Троцкий, занятый, очевидно, своими мыслями.
– Да, кафе-клуб, где наши нуждающиеся товарищи-поэты получают бесплатные обеды.
– При клубе организованы библиотека, шахматный и марксистский кружки, – выпалил Ройзман.
Мариенгоф наступил ему на ногу и тихо прошептал: «Не лезь».
– И вот, – распевал Есенин, – этой большой культурной работе грозит разрушение.
– Я не совсем вас понимаю, – устало произнес Троцкий, – при чем тут я, и потом… нельзя ли короче… у меня тут дела… заседание.
– Товарищ Троцкий, – взмолился Есенин, – мы понимаем, вы человек дела, и если решились посягнуть на ваше время, то…
– Дело в том, – перебил его Ройзман, – наше кафе помещается в двух этажах, нижний этаж захлопнули.
– Захлопнули?
– Ну да, закрыли.
– Ничего не понимаю. Кто закрыл?
– Адмотдел Моссовета.
– Как это можно – один этаж закрыть, а другой не закрыть?
– Вот и мы не понимаем… Мы пришли к вам… у нас приготовлено письмо… товарищ Троцкий, подпишите его… тогда откроют.
Ройзман вытащил из кармана заранее заготовленную бумагу и выложил перед изумленным партийцем. Лев Давидович прочел вслух:
– «В Адмотдел Моссовета. Прошу оказать содействие правлению «Ассоциации поэтов, художников и музыкантов» в деле полного функционирования их клуба 'Парнас'»… Что значит «полного функционирования»? А потом, товарищи, я не имею никакого отношения к Адмотделу…
– Но вас там так уважают, – сказал Ройзман.
– Товарищ Троцкий, выручите нас, – взмолился Есенин.
Мы с Мариенгофом сидели молча, не могли выдавить из себя ни слова…
– Я не могу ничего предписывать Адмотделу и не могу подписывать таких бумаг. Самое большое, что я могу сделать, – это позвонить.
Он взял телефонную трубку. Есенин переглянулся с Ройзманом, неистово крутившим прядь волос у виска.
– Кабинет начальника Адмотдела… Да… Спасибо… Саша, ты? Говорит Троцкий.. Здорово… Послушай, в чем дело? Тут пришли поэты… из «Парнаса»… клуб-кафе… Их прихлопнули. Что? Не прихлопывали? Закрыли только отдельные кабинеты? Очаг проституции? Понимаю. Овечками. Ха-ха… Ну, будь здоров!
– Все кончено, – шепнул Есенин Мариенгофу.
Троцкий молча смотрел на Есенина и Ройзмана.
Мы с Мариенгофом отвели глаза в сторону.
– Ну, – вздохнул Есенин, – мы пойдем.
– Не задерживаю, – буркнул Троцкий, и нельзя было разобрать, смеется он или сердится.
Есенин вышел первым. За ним, точно сконфуженные школьники, опустив глаза, шествовали Мариенгоф, я и Ройзман, который все крутил прядь волос у виска и думал, к кому бы еще пойти… Жаль, что Соня не в Москве. Спасти положение может только женщина.
– Удивительно, – сказал Есенин, когда все вышли на улицу, – кто бы мог подумать, что он забудет, как
