Кто-то, тот, кто отправил письмо, тот, кто собирал информацию в бохардат, дал возможность доказать, что Юлий Радун заслуживает смерти. Лукас понятия не имел, была ли предложенная сделка промыслом Божьим или происками врагов из плоти и крови. Но месть… Он не мог ждать, пока Господь свершит ее чужими руками. Слишком много всего. Слишком. Джереми и Луиза, и страшный, бесконечный крик из-под камней.
Джереми…
И Хикари.
Радун убил Джереми. Радун убил Луизу. Радун хотел сделать Хикари рабыней.
Его нужно уничтожить при первой возможности. Возможность появилась. Значит, пришло время убивать.
— Я понял, ваше высокопреподобие, — Лукас встал. — Разрешите идти?
— Что ты понял, Аристо? — отец Александр вздохнул, глядя на него с печалью. — Не похоже, чтобы мы сегодня достигли понимания.
— Разрешите идти? — повторил Лукас.
На станции Яблоневая он впервые в жизни отдал распоряжения по поводу своего личного счета, двадцать семь лет назад открытого домом фон Нарбэ. Никогда не думал, что воспользуется семейным банком. Никогда не считал фон Нарбэ семьей. Но эти деньги не контролировались ни казначейством монастыря, ни орденом Всевидящих Очей, ни даже самими фон Нарбэ. Деньги, за передвижением которых никто пока не следил — то, что нужно человеку, собирающемуся убегать и прятаться.
Человеку?
Да не важно.
Когда «Святой Зигфрид» уходил от станции, средства с личного счета бастарда фон Нарбэ уже перераспределялись между полутора сотнями различных счетов в самых разных банках Шэн и Нихон. Следующие распоряжения Лукас собирался сделать на очередной стоянке.
Определенно, нынешний поход монастыря был спланирован очень удачно.
У священника не может быть никакой собственности, и, воспользовавшись своими деньгами, Лукас совершил преступление. Однако это преступление даже сравнить нельзя было с дезертирством, а именно дезертирство стояло в плане действий следующим пунктом, при условии, что ни «пасынки» ни церцетария не найдут тех, кто отправил письмо.
Покинуть монастырь, как только завершится поход. Лететь на Сингелу на любой контрабандистской явае. Лучшие охотники за контрабандистами и лучшие контрабандисты необходимы друг другу и поддерживают отношения, а коль скоро в Империи нет охотника лучше, чем Аристо, круг его знакомств даже шире, чем у других рыцарей.
С яваей проблем не будет. С тем, чтоб добраться до Сингелы, минуя все кордоны — тоже. Ну, а там уж остается только молиться, чтоб закончить с делами до конца отпуска. А поскольку это невозможно — заранее записать себя в дезертиры, и уходить из монастыря без предупреждения, ни с кем не прощаясь.
Отцу будет больно, но они оба взрослые люди, и оба видят: обстоятельства сложились так, что любой выбор причинит боль. Причем, обоим. Так что отец поймет, хотя, конечно, не простит. А вот Март…
По отношению к Марту, уйти, не сказав ни слова было нечестно и некрасиво.
Но тоже правильно.
Март решит, что его предали, и может подумать, что все, чему учат монастыри — ложь, раз даже самый близкий человек оказался предателем. Однако если так случится, исповедник вправит ему мозги, и, скорее всего, стресс вкупе с исповедью вынудят Марта принять, наконец, решение и покаяться в том грехе, который он скрывает уже почти полгода. Сам Лукас так и не нашел способа достаточно деликатно расспросить ведомого. Духовная близость, взаимная привязанность в этом случае были, увы, помехой, а не подспорьем. Но что-то Март уже должен был понять. Например, то, что каков бы ни был грех, после соответствующей епитимьи в монастыре простят все. Все, что можно вообразить, включая убийство мирянина. Прощения нет лишь псионикам, киборгам и пиратам, а Март уж точно ни то, ни другое и ни третье. Не так давно он расспрашивал о псиониках, и Лукас с сожалением отметил, что ведомый полон предубеждений, и ставит псиоников на одну доску с пиратами и киборгами.
Как, впрочем, большинство людей. Ну да ладно.
Зная Марта, Лукас предполагал, что, занятый осмыслением собственного греха, тот попутно проведет разбор и его преступления. Стремление подражать командиру полезно, когда Март подражает не ведущему, а сложившемуся в воображении образу ведущего. Идеальному. Ну, а как же, разве Аристо может не быть идеальным?
Март полагает, что Лукас сначала думает, а уж потом делает. Даже в бою.
Этому неплохо было бы научиться.
Март хочет быть таким же, поэтому, прежде чем окончательно клеймить и проклинать, еще не раз подумает. А поскольку парень он умный, наверняка поймет, что Лукас своим молчанием избавляет его от множества проблем: от допросов ДРБ и церцетарии; от необходимости врать, изображая неведение; от опасности быть заподозренным в сговоре.
Поймет, что его помощь не нужна, иначе Лукас попросил бы о ней.
И примет помощь исповедника. Даже если сам о ней не попросит.
Лукас думал о Марте, и понимал, очень хорошо понимал, что меняет живого на мертвых. Вот только… как бы он ни старался, он не мог похоронить Джереми.
И еще, он даже не старался забыть о том, что, в отличие от Марта, Хикари, кроме него, надеяться не на кого.
Глава 5
«а сегодня я заставлю тебя идти с нами».
