— С-страшен до припадку, — пробормотал сержант, передернув плечами и отворачиваясь. Бояться себя самого, однако, показалось неудобным, и пришлось хотя бы одним глазом поглядывать в зеркало, привыкая к собственному облику. То ли в силу привычки, то ли потому, что исчезла щетина, однако, покончив с бритьем, Зверь оценил свое отражение уже без особого отвращения. Теперь захотелось есть. Но если воды пока было в избытке, с едой дело обстояло куда как хуже.
«Забудь об этом, — посоветовал себе убийца, одеваясь. — Будет день — будет пища и все такое».
Проблемы следовало решать поэтапно. И совсем необязательно было ожидать, что предпримет Гот. То есть ждать, конечно, придется, куда денешься, но разведку местности стоит провести уже сейчас.
Двигаясь по часовой стрелке, Зверь довел до конца обследование отсека. Внутри больше никаких сюрпризов не обнаружилось. Уже хорошо. Дверь… нет, дверь не открыть. Стена рядом чуть треснула, но он знает, что она треснула. Потому что чует. А вообще-то тонкая сеть микротрещин на прочности особо не сказалась. Это в бессознательном состоянии можно совершать убийственные подвиги, щедро расходуя остаток сил, а сейчас, в здравом уме, повторить фокус с дверью уже не получится. Хорошо хоть, сил в избытке. Жизнь всего одна, зато капелек, выжатых из сотни посмертных даров, хватает, чтобы чувствовать себя относительно комфортно… Так. А что это за дверью? Оно затаилось и ждет…
Зверь «прислушался», «потянулся» и натолкнулся на столь же напряженное внимание с той стороны. Чужая, неживая, лишенная эмоций готовность убивать, лишь только появится возможность убить.
Оружие? Нет. Оружие ведет себя иначе. Однако это, то, которое за дверью, очень знакомо. Поймать бы только, вспомнить… Ну, Зверь, кто хвастался, что никогда ничего не забывает?
Готовность убить. Убить. Потому что в этом смысл существования.
Нет. Не ты. Другое. Неживое.
Таймер.
Зверь выдохнул и отошел от дверей.
Таймер и заряды взрывчатки. То есть это у него был таймер. Когда он обвешивал магистра тротилом, выставлял время, рассчитывал действия своей жертвы с точностью до секунды. У него был таймер. А там, снаружи, что-то другое, и ожидает оно иначе, но похоже. Очень похоже.
И чего оно ждет, скажите на милость?
Впрочем, это-то как раз ясно. Ждет оно Зверя, Зверя, который каким-то чудом сумеет выбраться из клетки; опасного, голодного Зверя, убийцу, умеющего подчинять себе людей и нелюдей. Ждет, чтобы убить.
Если Зверь выйдет.
А если он не выйдет?
И тут он наконец понял. Взгляд ошалело метнулся по отсеку, по прочным стыкам стен, по низкому потолку.
Гроб. Тесный, накрепко заколоченный гроб. И комья земли вот-вот застучат по крышке.
Что сделает Гот? Да ничего. Он уже сделал. Похоронил заживо. Что может быть разумнее? Максимум безопасности и эффективности. Почему же тебя трясет, Зверь? Чего ты боишься? Порадуйся за майора, убийца, ты сам не придумал бы лучше.
Выхода нет. Выхода нет. Выхода…
…нет выхода…
Это будет огонь. Все здесь превратится в пепел. Ты сгоришь, Зверь. Скоро. Не скоро. Это страшно. Это страшнее, чем сгореть.
Страшнее, чем огонь?
Ждать. Когда он придет.
Нет. Нет, Гот, не так. Пожалуйста! Сделай это как-нибудь иначе. Сделай это быстро. Не заставляй ждать. Зверь не опасен, Гот. Для тебя не опасен… Не надо. Не убивай так…
«Хватит! — приказал он себе, едва не срываясь в безмолвный отчаянный вой. — Заткнись наконец». И сам себя обложил многоэтажно, куда там грузчикам или сантехникам.
Это помогло. Страх смутился и спрятался в самый темный и далекий уголок души,
Зверь вернулся к дверям. Снова, в который уже раз, огладил ладонями выгнутый пластиковый шит. Закрыл глаза. Слушал. Кончики пальцев врастали в пластик, становились живыми продолжениями змеящихся по двери трещин, паутинка боли, тоненькая, невидимая паутинка. Может быть, получится найти то, единственное место…
Нет. Смешно даже думать об этом.
Смешно и… опасно. То, снаружи, затаилось и ждет. Ждет, когда вздрогнет дверной щит. Один удар, всего один достаточно сильный удар — и взрыв разнесет здесь все к чертовой матери. Вот и способ умереть быстро. Но это способ на крайний случай. На самый крайний. Если выхода действительно не найдется.
И что, неужели ты и в самом деле сделаешь это сам?
Неужели сможешь?
Зверь знал, что не сможет. Он слишком боялся смерти, чтобы решиться на самоубийство. Значит, если не получится найти выход, он будет сидеть и ждать.
Ждать. Ничего больше не остается.
А выхода и вправду нет. С того дня, как получил он от магистра заказ на убийство отца Алексия, жизнь стала все больше походить на лабиринт внутри вулкана. И в центре лабиринта не Минотавр — клокочущая лава. Беги, Зверь.
Куда?
Вернуться назад нельзя. Можно только идти вперед, путаясь в одинаковых черных пещерах. Вперед. К центру.
Можно, конечно, оставаться на месте. Тогда лава рано или поздно выплеснется сама, растечется по коридорам, сжигая все.
Идти к смерти или ожидать ее?
Уйти…
Нельзя.
А где-то там, за камнем стен, за давящей тяжестью скал, высоко-высоко… Там небо.
Гот понял наконец-то: Зверя нужно убить.
Ему сейчас противна сама мысль о том, что он с такой тварью одним воздухом дышит. А уж если вспомнить, что они были в небе…
Гот долго колебался. Странный человек. Для него умение летать значит слишком много. Так же, как для тебя. Да, он долго колебался и все-таки выбрал правильно. И ты, Зверь, должен был знать, что он сделает правильный выбор. Так чего же ты испугался? Того, к чему всю жизнь готов? Думал, что готов. Нормальная человеческая реакция на тебя тебя же и напугала? Приехали! Дальше некуда.
Гот.
Единственный человек, с которым ты ничего не можешь сделать. А вот он с тобой уже сделал, поскольку имеет на это полное право. Моральное. Есть такая штука у людей — мораль называется.
Впрочем, дело не в причинах, результат важен.
Дело не в причинах.
Ты пытался разобраться в причинах, когда с результатом все более-менее ясно, а путь к нему в тумане… И для других-то этот туман прозрачен, а ты, как слепой, очевидного разглядеть не можешь. Попытка не удалась. Спрашивать оказалось бесполезно, потому что объяснения сами по себе нуждались в объяснениях. Есть что-то, доступное только людям. И это «что-то» долго определяло поведение Гота.
Гот — романтик. Они разные бывают, эти романтики. Есть прозрачные, чистые, предсказуемые. А есть темные. Запутанные, как лабиринт. Там минотавр, в центре, — только сунься.
Опять лабиринт.
А Гот в небе. Его не увидишь, не узнаешь, не поймешь. Не врастешь в чужой образ, чтобы оглядеться по-хозяйски и сказать себе: вот ниточки, потянешь за эту, получишь один результат, потянешь за другую — другой. И причины не важны… Не добраться до Гота. Не получится. Да и нельзя.
