испугавшаяся собственной силы». Один взгляд на Москву.
Зверь мог видеть ее каждый день. Огромный город. Древний город. Великий город. Неиссякаемый источник энергии — ведь страшно подумать, сколько боли, ненависти, злобы, сколько горечи пропитывает его. Зверь не пользовался этим. Не умел? Отнюдь. Не хотел. Брезговал. Как же! Он ведь гордый! Он не человек, и все человеческое чуждо ему. Магистр ошибался, когда говорил, что Зверь не способен любить. Способен. Еще как. Это его и погубило. С самого начала. Это и помешало ему обрести великое могущество, огромную силу, безграничную власть. Зверь умеет любить. Безмозглых животных. Бездушные машины. Дурацкие дома. Никчемное небо. Бессмысленные звезды. Целую Вселенную, мать его так! А Вселенная — это слишком много.
Сила в том, чтобы не любить все! Пользоваться всем. Не брезговать, не разделять, брать, брать и брать. Столько, сколько получится унести. И еще больше. Еще. Потому что чем больше берешь, тем сильнее становишься.
Змеи исчезли. Сами. Это хорошо, потому что они были уже поперек глотки. Однажды не получилось открыть колпак болида, а двери в дом Николай Степанович давным-давно не то что не запирал — он еще и деревянный башмак между косяком и порогом подкладывал. Чтоб не захлопнулся замок. А то ведь не попасть обратно.
В общем, делать здесь было уже нечего. Остается лишь вызвать по телефону такси и уехать в ближайший город, снять номер в гостинице. Номер, где все будет так, как нужно хозяину. Единственное, что не давало покоя, — раздражение. Очень неприятно знать, что можешь все, и не иметь возможности хоть что-нибудь сделать. Теории хватает, а вот реальной силы пока — шиш да маленько. Забирать чужие эмоции и то не особо получалось.
Кровь нужна была. Живая кровь. Зверь ведь тоже начинал с этого. Да, у него были задатки. В отличие от Николая Степановича, этот придурок с самого начала был одарен более чем щедро. И как он использовал свою силу? На что? На пробуждение неживого. На то, чтобы приваживать к себе всякого рода зверье. На рисование. Нет, правду говорят, что дуракам счастье. Но ведь не только им одним!
Такси генерал вызывал уже из мотеля. Он добрался туда пешком, потому что собственный телефон перестал вдруг работать. Взбунтовался, ублюдок пластмассовый. А сволочной болид, даже когда удалось сломать колпак, не проявил должного уважения. Не завелся.
Один топливный бак Николай Степанович использовал для важного дела — облил горючим дом. И поджег. Зверь огня боится? Ну что ж. Ему приятно будет узнать, как закончилась жизнь его убежища. И обожаемого болида, кстати говоря. Тот взорвался — любо дорого посмотреть. А как он кричал, пока умирал! Неживое дохнет медленнее, чем люди. Интересно, Зверь знает об этом? Если нет, что ж, надо полагать, узнает. Какие-то части машины проживут долго. Достаточно долго, чтобы дождаться появления хозяина.
Дураков, надо наказывать. Наказывать больно. Чтобы впредь неповадно было глупости делать.
Кровь нужна.
Первую жертву Весин нашел еще в Марселе. Не сказать чтобы все прошло удачно — дамочка протянула меньше получаса. Так первый блин всегда комом, это правило без исключений. Зверь утверждал, что в женщинах силы больше, чем в мужчинах. Надо проверить. Все равно придется убивать еще. И еще. Пока сила не начнет переливаться через край. Вот тогда ее можно будет направить на подчинение. Всего и вся! Да!
Сообщение о смерти Зверя генерал получил по дороге в Москву. В армии, так же, как и везде, работали нужные люди. Расстроился, но не слишком. Скорее, чуть подосадовал. Во-первых, на ошибку своих аналитиков — ведь Азамат Хайруллин в числе многих других был взят в разработку. И так же, как все другие, отвергнут. А еще Николай Степанович порадовался за себя. За то, что все рассчитал правильно. Зверь погиб из-за собственной глупости. Чего и следовало ожидать. Однако маршрут свой генерал изменил. Убийцу, который мог бы многому научить, уже не достать. Все придется узнавать самостоятельно. Значит, цель теперь не Москва, а Казахстан. Последнее из убежищ Зверя. Последний его дом. Тот, который так и не удалось найти. К тому же пробовать силы лучше на животных, а там целая стая волков, готовая к употреблению. Если получится с ними, можно будет взяться за людей.
«Если», пожалуй, излишне. Чего уж скромничать, и так понятно, что получится. Просто с людьми придется действовать осторожно, а попробовать себя, почувствовать, как это — абсолютная власть, хотелось уже сейчас. Немедленно.
Зверь не убивал детей. Говорил, что в них нет силы. Врал. Бессовестно и нагло. В Алматы Николай Степанович прикончил какого-то сопляка лет двенадцати-тринадцати от роду. Умения по-прежнему недоставало. Жертвы умирали слишком быстро. Каким чудом Зверь умудрялся заставлять их жить после того, как вырезал сердце, оставалось непонятным. Этому еще предстоит научиться. А сила, отнятая у ребенка, была чудесной. Искрящейся, как шампанское в резном хрустале.
Дорогу от столицы до безымянного поселка генерал преодолел как на крыльях. Ехал-то на машине, ну его к черту — подниматься лишний раз в небо. На Земле надежней. Да, ехал на машине, но все равно казалось, что летит. Душа летела. Пела душа.
Он лихо завернул во двор нужного дома. Не жалея автомобиля, вышиб запертые ворота. Пинком распахнул дверь. Она была не заперта — это понятно, от кого закрываться в степи? Тем более что и воровать в доме, скорее всего, нечего.
Николай Степанович бесцельно прошелся по комнатам, мимоходом отмечая, как разбегаются из-под ног пауки, как спешат выбраться через окна шустрые, пятнистые змеи. Они боялись. Эти твари, укусы которых были смертельны, боялись его. Прятались.
В доме было чисто. Даже пыли на удивление мало, хотя ни один человек не появлялся здесь уже больше полутора лет. И, конечно, картины висели на стенах. В Москве и у моря они тоже когда-то висели. Хотя бы часть из них. Но сам Николай Степанович этого не видел. Не присутствовал при обыске. А тут — извольте видеть.
Полотна были самые разные.
Поселок, тоскующий по людям, как потерявшийся пес. Портреты волков. Они, что, и вправду такие, эти твари? Вот морда удивленная. А у этого щенка в глазах восторг, как раз щенячий, и из пасти задушенная мышь свисает. Поймал, дурак, и радуется. Этот, в шрамах весь, зевает задумчиво. Чего их рисовать, спрашивается? Волки они волки и есть.
От пейзажей Николай Степанович лишь поморщился недоуменно. Скукотища! Красиво, конечно. Небо вот. Холмы разноцветные. Зверь здесь тоже в мае бывал, пора цветения к этому времени еще не заканчивается. Красиво. И что? Пользы с этой красоты — разве что после обеда полюбоваться. Для улучшения пищеварения. Говорят, помогает.
Ну так где эти клятые волки?
Бросив разглядывать картины, генерал сосредоточился на приказе.
— Ко мне! — пробормотал он, усмехнувшись. Разумеется, сформулировать приказ словами было невозможно, но отчего не попробовать? Не получилось? И не надо.
Он успел оторвать лапы аж четырем паукам, прежде чем первые тени мелькнули за разбитыми воротами.
Бросив последнюю жертву беспомощно крутиться на полу, цепляясь за полированное дерево двумя левыми ногами. Николай Степанович присел на подоконник.
Он наблюдал.
Волки входили во двор. Кто-то — через разбитые ворота. Кто-то — лапой толкая незапертую калитку. Кто-то просто перемахивал через низкую ограду. Красиво так. Бесшумно. Стремительно.
Волки входили во двор. Входили. Входили. Входили. Их было очень много. Те, кому не хватило места, окружали дом снаружи, оставались за дощатым забором.
Волки молчали.
Николай Степанович думал почему-то, что они будут хотя бы громко дышать, вывалив языки. На портретах, сделанных Зверем, таких хватало. Еще генерал ожидал, что волки начнут чесаться — у них ведь блохи должны быть. Они же дикие. Волки, в смысле. Да и блохи, если уж на то пошло. Еще твари должны были бы рычать, или скулить, или лаять… ну, хоть какие-нибудь звуки издавать! Не бывает так, чтобы животные просто молчали. И даже дышали бесшумно.
