броню, но снимать ее не стал.
— Ну что? — Его гость устроился в кресле, откинувшись на спинку и удобно вытянув ноги. — Кто первый будет задавать вопросы?
— Ты уже начал. Хотя странно, что у Тебя есть вопросы.
— Я не всеведущ, — пришелец улыбнулся, расправил высокий воротник средневекового плаща, — особенно если дело касается таких, как ты.
— Вот это и странно. Как мне Тебя называть?
— Демиром. Это имя, по крайней мере, не очень затаскано. Устраивает тебя такое обращение?
— Вполне. Ты зачем-то хотел видеть меня. Что за интерес может быть у… — Зверь задумался, подыскивая определение, и Демир рассмеялся. Сложил пальцы, взглянул на собеседника поверх ладоней:
— У правителя моего масштаба. Ты это хотел сказать?
— Приблизительно.
— Я отвечу. Но сначала ты скажи мне, почему так Избегал встречи. Десять лет — немалый срок для смертного
— Боялся,
— Чего же?
— Тебя. Я не знал и сейчас не знаю, чего Ты хочешь.
— А чего хотели от тебя все остальные?
— Люди?
— Ну да.
— Чтобы я убивал для них, — задумчиво ответил Зверь. — Сначала это было уничтожение тех, кто мешал, потом убийства ради убийств, для того, чтобы убедиться в своей безнаказанности, потом… сила, которую я забирал… Тебе это зачем? Конкуренты завелись? Или своих сил не хватает?
— Конкуренты, — кивнул Демир. — Вот ты сам и ответил. Вас очень мало, таких, а мне нужен каждый.
— Нет, — Зверь поморщился. — Мне десяти лет на всю жизнь хватило.
— Если бы ты пошел на контакт сразу, многое сложилось бы иначе. — Пришелец вздохнул: — Я и не предполагал, что ты продержишься так долго. Десять лет. Упорство, которое было бы достойно уважения, не будь оно совершенно неоправданным.
— Я и сейчас не в восторге. — Зверь смотрел в пол, крылья тонкого носа чуть вздрагивали. — Извини уж.
— Но выбирать тебе не приходится, — хмыкнул Демир. — еще бы! У меня было десять лет на то, чтобы организовать эту встречу. Причем так, чтобы она прошла на моих условиях. Должен признать, это было нелегко. В последние месяцы с тобой происходят странные вещи. Мне приходилось корректировать ситуацию едва ли не поминутно.
Зверь поднял глаза:
— О чем ты?
— О твоем желании стать человеком. — Демир пожал плечами. — Глупо это, можешь мне поверить. И о том, что все твои беды, начиная с продажности магистра, — моих… ну, не рук, конечно, но, в общем, моя работа. Падение «Покровителя» можешь смело записывать туда же… И позволь выразить тебе мое восхищение — ты сделал невозможное, выдернув целый корабль на планету, пригодную для людей. Кстати, именно я навел твоего приятеля Азата на мысль установить камеру в твоем жилом отсеке.
Зверь глубоко вздохнул. Пальцы стиснулись на подлокотнике с такой силой, что пластик жалобно хрустнул.
Демир без улыбки наблюдал, как облачными тенями пробегает по выразительному, скуластому лицу весь спектр чувств и эмоций. От ярости до беспомощного удивления. И снова ярость. Жгучая, бессильная злость.
— Зачем? — спросил наконец палач. Отпустил несчастный подлокотник, откинулся на спинку кресла. — Я не спрашиваю, зачем ты это устроил, объясни, для чего ты об этом рассказываешь?
Демир поднял руки — не то жест примирения, не то символ чистоты и открытости:
— Я не хочу обманывать тебя. Природа моя лжива или так принято думать, что в общем равнозначно, но отношения, начавшиеся с обмана, заканчиваются еще большей ложью. Ты был нужен мне, экзекутор. Ты отказался от встречи. Ты вынудил меня вынудить тебя, прости за тавтологию, и вот наконец-то мы оба в одной точке пространства. Я частично. Ты — весь целиком.
— И деваться мне некуда, — продолжил Зверь. Кивнул задумчиво. Порылся в памяти, подыскивая улыбку, подходящую к ситуации. Нашел. Чему приятно удивился.
— Я не человек и не предаю своих, — заметил гость. — А еще я не люблю сражений, в которых одна сторона заведомо слабее. У меня есть на то основания. — Он потянулся в кресле, наклонился чуть вперед. — Все должно быть честно, правда, Зверь? Поэтому я выслушаю твои условия. Предложу встречные и обещаю, что, если они тебя не устроят, я сделаю то, чего хочешь ты. Это достаточная компенсация за неприятности, в которые я тебя втянул? Из-за твоей же, напомню, глупости.
— Нет, — без раздумий ответил Зверь. — Но коли уж Ты честен, я буду великодушен.
Несколько секунд они улыбались друг другу. Демир — задумчиво. Зверь — вызывающе. Потом гость хмыкнул:
— «Безумство храбрых сродни психозу» — так у вас говорят? Ладно, с этим разобрались. Давай к делу. Что нужно тебе?
— Уйти отсюда.
— В ад?
— В рай, — рыкнул Зверь, не склонный сейчас к шуткам, — куда угодно, лишь бы отсюда. На планете со дня на день может появиться человек, который убьет меня сразу, как увидит.
— Только в этом зале таких восемь. — Демир сосредоточился на секунду и усмехнулся чуть удивленно. — Нет, шесть. Девушку и колдуна можно исключить. Или проблема в том, что этих ты и сам можешь убить, а тот, летающий, под запретом?
— Именно.
— Ты так и не разобрался в себе? Не понял, почему не можешь забрать его жизнь?
— Это имеет значение?
— Может быть. Откуда у тебя привычка отвечать вопросом на вопрос? Ладно, забудь, это я и так знаю. А твой летун будет здесь не со дня на день, а в течение часа или двух.
Зверь дернулся в кресле, жутко блеснули в полумраке зала зрачки.
— Ему повезло, — как ни в чем не бывало продолжил гость. — У вас там грядут какие-то перевыборы, и власть имущие из кожи вон лезут, дабы подданным понравиться. Гражданам, то есть. В кои-то веки польза от демократии, и то, извольте видеть, боком вышло. В общем, помощь идет, и идет быстро. Тянуть с этим не стали, дабы не возбуждать электорат и не ставить себя в неудобное положение, если вдруг спасаемые перемрут раньше. — Демир сверкнул зубами, оглядев внушительную труду из семи выпотрошенных тел.
— Час или два? — уточнил Зверь, оглядывая зал и краем сознания прикидывая, сколько времени он продержится здесь в одиночестве. — Значит, он уже на орбите?
— Он? Они, так будет вернее. Да, уже на орбите. Вот-вот попытаются выйти на связь. Но время по- прежнему есть.
Я по природе своей, как ты знаешь, коварен и лжив, натура у меня подлая, а нрав змеиный, так что давай-ка я попытаюсь тебя искусить, обольстить или как там это лучше сформулировать с учетом того, насколько склонен к двусмысленностям стал в последнее время человеческий разум. Я попытаюсь. А ты, надеюсь, прислушаешься и примешь мое предложение. — Демир нагнулся вперед, поймав взгляд Зверя. Какое-то время они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Потом гость вздохнул и снова откинулся на спинку кресла. — Ты дорогого стоишь, — прошептал он, глядя в лицо собеседника — в зеркало глядя. Острые скулы, брови — стрижиными крыльями, тонкие, бледные губы и, главное — пылающие странным, страшным, властным и болезненным огнем глаза.
Зверь мотнул головой, потер лицо, словно снимая чужую маску, и вновь стал собой. Поежился
