Потом… после всего… потом, когда ночь, еще казавшаяся глубокой, уже смотрела в лицо приближающегося рассвета…
Вторая ночь.
Йорик помнил первую. Помнил, как Эфа, его Эфа сказала: 'совсем последняя ночь…' Она оказалась права, права на тридцать долгих лет, но тогда он ей не поверил.
Эта ночь — вторая. И их еще много впереди, бесконечно много ночей и дней. Боги, какое это счастье — быть бессмертным!
— Как ее звали? — в голосе Эфы таилась почти неслышная ирония, — ты помнишь ее имя?
— Чье? — Йорик почему-то мгновенно вспомнил королеву Загорья.
— Той женщины, которой ты написал эти стихи?
— Конечно, помню!
Он надеялся обойтись этим ответом, но Эфа приподнялась на локте и выжидающе смотрела в лицо, так что пришлось напрячься… чтоб вспомнить хотя бы, как она выглядела, та женщина…
Эфа хмыкнула.
— Я так и думала. Ты написал ей прекрасные стихи, а сейчас даже не можешь ее вспомнить. Ее никто не помнит. Ну, разве что, правнуки какие-нибудь. А стихи остались, забавно, да? Мой отец говорит, что у тебя неплохие стихи, а мама спорит с ним, но только из вредности. И уж она-то в этом разбирается.
— Во вредности? — пробормотал Йорик из этой самой вредности, — не сомневаюсь. А ты, определенно, удалась в матушку.
Он говорил на удентальском. Эфа — на зароллаше. И она, конечно, сказала не 'мама', а 'хайнэс' — жена отца. В зароллаше не было слова 'мать': у шефанго не бывает матерей.
— Она их все знает, — Эфа щелкнула клыками, давая понять, что про вредность услышала и запомнила.
Сэйа де Фокс, Сэйа-Эдон, которую другие называли Сиэлайх[17], действительно разбиралась в стихах. И если бы тогда, в той жизни, Йорику сказали, что один из величайших поэтов Анго знает все его стихи, он… да, при всем своем самомнении, пожалуй, удивился бы, и решил, что для него это слишком большая честь.
А в этой жизни… в этой жизни мнение Эдона Сиэйлах значило, оказывается, нисколько не меньше, чем в той. Потому что Йорик услышал собственный недоверчивый голос:
— Что, правда?
И на секунду почувствовал себя тем наивным юнцом, каким он в незапамятные времена явился на Ямы Собаки.
В поисках счастья, Великая Тьма! И он ведь думал, что нашел его. Стоило потерять все, чтобы обнаружить, что счастье ожидало совсем в других краях.
— Я ведь сказала, ты еще не знаешь, во что ввязываешься, — напомнила Эфа. — Только шефанго могут долго любить шефанго, только шефанго могут долго терпеть шефанго. Я не хочу все время быть женщиной. Хотя, если тебе будет очень трудно…
Часа два еще можно было поспать.
Но какой уж тут сон? Бодрствование, правда, тоже получалось каким-то ирреальным. В мыслях сумбур, а тело и душа снова в унисон реагируют на то, что любимая — вот она, рядом. Не в мечтах, не в черных, тоскливых воспоминаниях, не в бессильном сожалении о потере, а здесь, близко-близко. Ближе, чем подпускал кого-либо за прошедшие годы.
Невозможное, сверхъестественное ощущение: два сердца, бьющихся рядом с твоим. Два — одно чуть быстрее, второе — медленно, ровно. Звериным огоньком вспыхивают глаза, поймав лучик света, просочившийся сквозь ставни. Острые когти, острые клыки, низкий, с неуловимой рычащей вибрацией голос… Эфа, боги, девочка моя родная…
И думать о чем-то уже не получается. Какие уж тут мысли, когда она здесь. И белые волосы падают на лицо, и пахнет от них луной и снегом.
…Мужчины-шефанго никогда не стригутся коротко. Это делают только женщины, потому что только в женском обличье можно со всей ответственностью подойти к столь серьезным изменениям в своей внешности.
Поэтому Эльрик носит косу…
Не важно. Не вспоминать о нем. Не сейчас…
Эфа права, будет очень трудно. Все изменилось, даже их роли. Когда-то Йорик был учителем, был старшим. Был командиром. Эфа шла за ним, но тогда она не помнила себя, она, если называть вещи своими именами, и не была собой. Собой настоящей. Той женщиной, которая носит имя Тресса-Эльрик де Фокс и титул
Тогда Эфа не была шефанго, и с ней настоящей довелось провести меньше суток. А теперь… кто знает, как оно будет, но пока что Йорик следовал за Эльриком. Потому что шефанго — это шефанго. Они подавляют, хотят того или нет.
И он размышлял над предупреждением Эфы. А она говорила так, как будто знала больше, чем Йорик. Она и правда знала больше.
Только шефанго могут долго любить шефанго.
Утром де Фокс заглянул проведать раненых. Приличия требовали проявить к 'своим' людям хоть какой-то интерес. Он равнодушно кивнул Йорику, покосился на Краджеса. Тот сверкнул в ответ глазами и отвернулся, буркнув что-то про 'рагану'. Бдительный лейтенант не спал до утра, ожидая командира. Только утром и дождался. Ладно, хоть двое других безмятежно продрыхли всю ночь, не особо беспокоясь о том, чего это атамана бесы давят.
А Йорик, посмотрев правильно, увидел вокруг головы Краджеса зеленоватый, призрачный ореол, похожий на дымку, которая окружает деревья по весне. Де Фокс сказал, что не увидел в лейтенанте Силы? Ну, да, его ведь никто не учил смотреть. Вот она, Сила, пробуждающаяся, яркая. Придет время, и станет Краджес не самым последним магом… в смысле, стал бы, будь это здесь возможно. Ладно, придет время, и Краджес научится интуитивно использовать свой дар, хотя вряд ли поймет когда-нибудь, что вышел за рамки обычных человеческих возможностей.
Эльрик де Фокс
Он меня, вообще-то, слушал нынче ночью, или как?
Думаю, что или как, во всяком случае, за собой я не припомню особого внимания к тому, что лепечут женщины на ложе. И вряд ли Йорик в этом смысле сильно от меня отличается. Чьи это проблемы? Пока что — его. И, вообще, может ему нравится смотреть на меня дикими глазами, пытаясь разглядеть за мужской ипостасью — женскую, в которую он влюблен? Может, он характер тренирует, или еще что? Привыкает к жизни с настоящим шефанго.
Он привыкнет?
