обеспечивает их всем необходимым…
Словом, не в безделье была проблема. Уж чего-чего, а дел у Паука Гвинн Брэйрэ всегда было в избытке. Сидеть в центре всемирной паутины, поддерживая связь и с фейри, и с людьми, отдавать распоряжения, распределять ресурсы, постоянно быть в курсе новостей — работенка нисколько не легче, чем у теневого финансового магната. А сейчас, когда ему приходилось почти вслепую отыскивать бывших зомби, случайно освобожденных Артуром, у Хельга дни и ночи были загружены делами под завязку. Как он справлялся со всем, Орнольф понимать отказывался.
Беда была в том, что уже две недели Паук никого не убивал, ни с кем не дрался и вообще сидел дома, ограничиваясь тем, что мордовал Орнольфа и иллюзорных врагов в спортзале.
Ему этого мало. Кровь сказывается — дурная кровь, проклятая и очень уж горячая. Тело она не согревает, зато душу жжет.
Поэтому, когда к исходу второй недели Альгирдас исчез, оставив короткую записку: «Похоже, в море снова неспокойно. Пойду искать кого-нибудь», Орнольф даже не удивился. К этому все шло. Паук отправился в те области Межи, где никого, кроме врагов у него не было.
«Влипнешь в проблемы — сам убью!» — сообщил Орнольф, дернув далеко протянувшуюся нить паутины.
Ответа он, конечно же, не дождался.
… Его не было два дня. И хотя они не сидели без дела эти дни, наоборот, дел как будто становилось все больше: огромный город нуждался в ежедневной чистке и уборке, все равно казалось, что время остановилось, и вообще жизнь закончилась.
— Чем меньше вокруг педиков, тем лично мне спокойнее, — заявил Макс, когда узнал, что Паук исчез.
Дюха промолчал, только поморщился. Похоже, Макс и его начал доставать своей непримиримой гомофобией. Сапожник без сапог — вот так это называется. Эмпат, который не может понять, что пора бы остановиться…
А Альгирдаса не было два дня. Не так уж долго. Для Маришки после школы Орнольфа, приучившего ее к Пауку, как приучают лошадь к седлу, собаку — к поводку и ошейнику, ничего страшного не было в том, чтобы не видеть Паука два дня, или десять, хоть год. Он есть где-то, она связана с ним. Этого достаточно. А вот Макс, он уже к вечеру стал беспокоен и резок, нервничал, огрызался на самые невинные замечания. Утром Маришка заметила, что та же болезнь настигла и Дюху.
А вернувшись с работы, она уже и сама не знала, что делать. Ее тянуло туда, где был Паук, где пахло его сигарами, где, рассыпанные по столу, блестели его украшения, где осталась небрежно брошенная в кресле книга с закладкой.
Клеммы греются, так выразился Орнольф зимой. Чары в серьге смягчают действие, производимое Альгирдасом на людей, смягчают, но ведь не сводят на нет. Почему им, Дюхе и Максу, Орнольф не помог так же, как помог полгода назад Маришке? Было это небрежностью? Или им помогли, но у ребят не было незримой ниточки, связывающей их души с душой Паука, а значит не было и защиты?
Им помогли привыкнуть, а дальше — как хотите. И лучше им уйти, пока есть возможность. Лучше. Но ведь они не уйдут.
А вечером в пятницу они еще в холле почувствовали: что-то изменилось. И Орнольф, даже не сняв куртку, быстро пошел, почти побежал на третий этаж. А Маришка, может, и позлорадствовала бы по поводу того, как, не озаботившись и предлогом, ее парни заторопились вслед за датчанином, если бы сама всей душой не стремилась туда же.
Увидеть его! Ничего больше не нужно.
Паук, скрестив ноги, сидел на диванчике и сосредоточенно расчесывал волосы. Вдумчивый и серьезный. Он не бывал таким, даже когда беседовал с Орнольфом о каких-нибудь жизненно важных материях. Разве что, когда ногти красил.
Как только они вошли… то есть Орнольф вошел, а парни, те вломились, чуть не отталкивая друг друга, Паук бросил на всех скучающий взгляд, положил гребень и свернул волосы в узел на затылке.
— Привет, — бросил Орнольф.
— Привет, рыжий, — пропел Паук, — здравствуй, Маринка.
Она только кивнула, глядя на него во все глаза. И не она одна смотрела, это уж точно.
Выглядел он… Ну, вот как Дюха с Максом о нем отзывались, так он и выглядел. И одновременно — не так. Совсем не так.
Кожаные штаны, облегающие, как… хм… ну, как могут облегать мягкие кожаные штаны, сшитые точно по мерке? Кожаная жилетка, надетая прямо на голое тело. Черное — на фарфоровой, светящейся белизне. Резкий контраст, подчеркивающий хрупкость точеной фигуры, длинную шею, тонкие ключицы, перечеркнутые серебряными ручейками цепочки с пауком.
Хрустальная статуэтка, рядом с которой страшно даже дышать.
Но вот он встал, неспешно и гибко, так вода течет, так разворачивает кольца большая змея. И перелились мускулы под гладкой кожей. А в темных глазах откровенная, недобрая насмешка.
Темные глаза. У Маришки уже и у самой выработалось что-то вроде рефлекса — заглядывать в глаза Пауку. Какие они? Цвет его радужки менялся без признаков какой-либо системы, но чем светлее она становилась, тем бо'льшие проблемы это означало. Для Паука. И чаще всего — для Орнольфа.
А если глазищи его, как сейчас, такой насыщенной синевы, что кажутся черными, значит, все в порядке. Все хорошо. И если чем и недоволен Альгирдас, так… чем-то, что ему не нравится. Да уж! Никогда не угадаешь, что именно разозлило его высочество на сей раз.
Впрочем, сейчас-то как раз все понятно. Альгирдас ждал Орнольфа. А вломилась толпа придурков, причем двое из них и так-то, по его мнению, лишние, а уж в подобной ситуации…
В какой?
Он ждал Орнольфа. Ждал. Орнольфа. Одетый… или, уж, правильнее будет сказать — раздетый так, что… что места не остается двусмысленностям. Вечер на дворе. Почти ночь. И какого черта они все тут делают?!
— И какого черта они тут делают, рыжий? — спросил Альгирдас прохладно. — Маринка, к тебе это не относится. Хотя, в это время детям пора ложиться спать.
— Зашли на минуту, — ответил Орнольф. Добрый, хороший, замечательный Орнольф, всегда готовый спасти жертв Паука, даже если сам мечтает притопить их поглубже! — Уже уходят.
Сказал, как будто вычеркнул их троих. И пошел к Альгирдасу.
Тот заглянул ему в лицо, в беспросветной синеве взгляда мелькнуло что-то кошачье, и закрыл глаза, когда Орнольф обнял его за талию, мягко притянув к себе.
— Давно ты вернулся?
— Уже устал ждать.
— Нашел что-нибудь?
— Что-нибудь, любовь моя. Нечто, что тебе понравится.
Их поцелуй, мимолетный как тень от падающего листа, мог растопить ледяную глыбу. Столько тепла в коротком прикосновении губ. Как же они любят друг друга!
— Вы долго будете пялиться? — буркнула Маришка, ткнув Дюху в бок. — Неясно что ли — не до нас сейчас.
Закрывая дверь, она думала, что если Дюха или Макс скажут что-нибудь, какую-нибудь мерзость, она убьет обоих.
Они не сказали. Ничего. И Маришка их не убила.
Макс заглянул к ней, когда она просматривала почту.
— Ты прикинь, они уехали! Куда-то на юг, вдоль берега. Представляю себе! — он прикурил две сигареты, одну протянул Маришке. — Я телефон в машине забыл, а он же с маячком. Как думаешь, Орнольф, когда его найдет, не подумает, будто мы шпионим?
