случилось рядом, когда был нужен?
Удивительно, но к запаху крови и пота до сих пор примешивался запах морской воды. Или рыжий еще в молодости до костей пропитался морем?
Альгирдас прокусил язык, слизнул кровь с соленой кожи и медленно прошелся языком по всей длине раны, аккуратно, но без особых сантиментов. Вот. Так намного лучше. Заживало на глазах, запеклось корочкой, а через пару минут остался лишь длинный розоватый рубец. Убедившись, что здесь все в порядке, Альгирдас занялся остальными «царапинами».
Пару раз Орнольф зашипел — там, где достало особенно глубоко, но вообще-то ему, конечно, было не больно. Есть польза и от упырей, от упырьей крови, во всяком случае: обезболивание, обеззараживание, заживление — все вместе, буквально одним движением языка. Ну, ладно, несколькими. Ну, то есть, со стороны это, наверное, выглядит…
— Бесподобно это выглядит, — хмыкнул Орнольф, поднимая руку, чтобы Альгирдасу удобнее было добраться до раны на ребрах. Чуть прижал к себе его голову, зарывшись пальцами в волосы, — видели бы нас сейчас бедные мальчики!
— М-м… — Альгирдас не удержался и фыркнул от смеха.
Тут же получил ладонью по лбу — Орнольф боялся щекотки.
Спустя пять минут, датчанин повел плечами, прислушиваясь к ощущениям. Улыбнулся:
— Спасибо, доктор.
Альгирдас прикрыл глаза, пока губы Орнольфа собирали остатки крови с его собственных губ.
— Я иногда думаю, — пробормотал он, — что надо бы объяснить Малышке. Но не представляю, как. Взглянуть на нас со стороны, и… какие уж тут объяснения? Я и слов таких не знаю. «Видишь ли, Маринка, мы не любовники, просто я упырь и пью кровь Орнольфа, а это очень сближает».
— Не любовники? — Орнольф усмехнулся. Снова поцеловал его. — Ты уверен?
Нет. Сейчас он ни в чем не был уверен, только не тогда, когда рыжий так близко, и губы его так настойчивы, а вкус его крови согревает сердце и оно начинает биться. Как живое. Но Орнольф ведь и не ждет ответа.
— Кто бы говорил об объяснениях, Хельг? — легкий щелчок по носу мгновенно вывел Альгирдаса из транса. — Тебя в цирке показывать можно. Вот это, на тебе, оно надето или нарисовано?
— Ты о моем маленьком вечернем представлении? — уточнил Паук невинным тоном. — Для мальчиков, мечтающих, чтобы я стал девочкой?.. Ненавижу!
— По крайней мере один из них спит и видит, как бы самому стать девочкой.
— Тоже ничего хорошего.
— Согласен. Но у людей на тебя всего три реакции: взять, отдаться или убить. Это правило почти без исключений, так кто же виноват?
— Я? — мгновенно ощетинился Альгирдас.
— Нет, конечно, — Орнольф обнял его, выжидая, пока спрячутся ядовитые иголки, — ты не виноват, и вообще никто не виноват. А ты молодец! Если я все правильно понял, сегодня вечером был кризис, да? К утру, они либо исцелятся, либо можно будет сказать, что заболевание неизлечимо.
— Они исцелятся, — как всегда, услышав похвалу, Паук сменил гнев на милость, — это паутина.
— Ладно, — датчанин встал и подал ему руку, — пойдем, определимся, где же мы все-таки.
Пока Орнольф занимался какими-то скучными расчетами, искал нужное течение, менял курс, выключал двигатели, чтобы теплоход, дрейфуя, вышел к судам береговой охраны, Альгирдас вызвал рабочих духов и приказал навести порядок на судне.
Представить страшно, что начнется, если смертные найдут теплоход в таком виде! Они же не разберутся, чьими трупами устланы палубы, и из кого пролилось столько крови. Крику будет! А кому это надо?
Оставлять после себя чистоту и порядок давно уже стало неписаным правилом. Орнольф говорил, что освободил четыре захваченных нечистью судна, пока Альгирдас обживал замок в Карпатах. Четыре за шестьдесят лет — не бог весть сколько, если забыть, что три из них пришлись на годы Второй мировой войны. Много стало в море мертвецов.
В пятьдесят пятом году, уже опять вместе, они очистили от духов яхту «Коннемара». И с тех пор, вроде бы, стало потише…
Ох, да, конечно, потише! Просто духи поумнели — и вот, пожалуйста, захватили целый плавучий город. А рыжий говорит, что бывают корабли… суда, в смысле, еще больших размеров. Здесь они справились. Правильнее сказать, здесь они выжили. Брэйн буэлтрэх! [47] Проклятый рассвет! Проклятая натура — звериная суть, которая берет свое! Проклятая похоть…
— Ну-у, — протянул Орнольф, не отвлекаясь от вычислений, — про похоть, это ты загнул. Не припомню, чтобы мой Хельг пропустил хотя бы одного суккуба, не важно, в трезвом уме или в рассветном безумии.
— Не подслушивай! — огрызнулся Альгирдас.
— Не казнись, — мягко отозвался Орнольф. — Мы живы. Мы почти целы. И мы нашли отличный способ выманивать тех, кто затаился. Всего-то надо немного крови, и чтобы тебя рядом не было. Серьезно, Эйни, — он развернулся вместе с крутящимся креслом, — они накинулись всем скопом, как только ты отвлекся на девочек. Они
— У тебя были все шансы там и кончиться.
— Были, — легко согласился Орнольф, — еще бы минут десять, и плакали мои защиты. Но ведь не кончился же… Эй, чем это занимаются твои работнички?
— Свечи зажигают, — угрюмо откликнулся Альгирдас. — Кофе варят на двести персон. Жрать готовят — на триста. Сигары еще поджечь… думаю, полусотни хватит. Когда там встреча со смертными?
— Полчаса. Может быть, минут сорок. Нас уже пытаются вызвать.
— Как раз успеем. И не смей называть меня Эйни!
— Что, успеем, Эйни? … — Орнольф осекся. — Постой-ка, — он подошел к Альгирдасу и близко заглянул в глаза, — покайся, любовь моя: «Розалия» в тысяча восемьсот сороковом, и «Сеаборд» в пятидесятом — это твои фокусы?
— В жизни, рыжий, всегда должно быть место чудесам, — Паук оскалился, демонстрируя длинные, острые клыки, — особенно, в жизни смертных. И. Не смей. Называть. Меня. Эйни!!!
— Спайдербой… — с невыразимым удовольствием пробормотал Орнольф.
С приближающегося к дрейфующему теплоходу катера береговой охраны внимательно следили за подозрительным судном. И наблюдатели клялись, что отчетливо видели, как с верхней палубы свалились, сцепившись, два человека, один из которых даже в воздухе награждал другого пинками.
Но никаких следов борьбы на теплоходе обнаружено не было. Не нашли поблизости и разбившихся о воду трупов. Вообще никого не нашли. Ни одного живого или мертвого человека.
Зато в столовых сиял хрусталь, и исходили паром изящно сервированные для раннего завтрака блюда, а в курительных тлели в пепельницах сигары. Кресла у карточных столов еще хранили тепло только что сидевших в них игроков. И теплыми были пустые постели… Только в судовом журнале, на последней странице, стремительным легким почерком сделана была странная запись:
«Рыжий — зараза!» — безапелляционно гласила она.
ГЛАВА 11
